– Дитя, планеты вам не враги. А корабли не сосредотачивают в себе все хорошее и правильное, что есть в мире. Купец должен знать покупателей, а наибольшая часть ваших покупателей, когда вы станете взрослым купцом, будут жителями планет, а не урожденными космолетчиками. Игнорировать их обычаи опасно. Презирать их…
У него над головой пронесся звучный выдох, а ее руки на секунду сжались.
– Презирать их можно, – продолжила она, – но только с позиции знания, а не по невежеству.
– Да, сударыня, – прошептал он, потому что ничего иного ему не оставалось.
Она намерена оставить его здесь, это совершенно точно, независимо от того, что он скажет и как именно скажет. Сейчас важнее всего было позаботиться, чтобы она не забыла за ним вернуться.
– Вы можете счесть меня бессердечной, – тихо сказала она. – Возможно, вы подумаете, что от меня самой не требовали демонстрировать спокойствие в изгнании. В этом меня не подозревайте, молю вас. Я хорошо помню, как бунтовало мое сердце, когда мой делм приказал отдать меня на воспитание в Клан Тарниа, далеко от Солсинтры и самой Лиад, где сосредотачивалось все, что было хорошего и должного во вселенной.
Опять тот же стремительный выдох, который, как решил Джетри, мог быть тихим смешком.
– И я оказалась мрачным и замкнутым приемным ребенком. Надеюсь, вы поведете себя воспитаннее, чем я. К моей приемной матери я прошу вас относиться бережно и без излишней горечи.
Он рассмеялся – неожиданно для себя и неуверенно – и услышал, что она тоже смеется. Ее руки еще раз мимолетно сжались, а потом она отступила, оставив его успокоенным – и почему-то ему стало уютно.
– Ну вот, – решительно заявила она. – У вас завтра ранний разговор с нашей приемной матерью, так что вы, несомненно, захотите скоро лечь. Будьте уверены, что я за вами вернусь. Я клянусь в этом самим Иксином.
Джетри заморгал. Поклясться именем своего клана… Он почувствовал, что это не делается походя – такое просто
– Я буду ждать вас через две релюммы, – сказал он и, выпрямившись, увидел у нее на лице улыбку.
– И вы меня дождетесь. А теперь, мой сын, я желаю вам спокойной ночи и приятных снов. Хорошо учите уроки – и всегда слушайтесь мастера Флинкса, если он сочтет нужным дать вам совет.
Он наклонил голову, совершенно серьезно.
– Я так и сделаю, сударыня.
Они вместе направились к выходу, Джетри открыл перед ней дверь. Мастер вен-Деелин вышла за порог – и снова обернулась:
– Вам захочется открыть эту занавеску, дитя мое. Картину ночного неба не следует пропустить.
– Да, сударыня, – по привычке ответил он.
Она снова улыбнулась и ушла куда-то по коридору.
«Ты сказал ей «да», – напомнил он себе.
У него ушел месяц на то, чтобы пересечь комнату, и еще неделя – на то, чтобы потянуть за шнурок. Занавески отодвинулись – медленно и величаво. Крепко прикусив нижнюю губу, Джетри отвел взгляд от шнура и складок ткани…
Небо оказалось темно-синим и было усеяно осколками льдисто-белого цвета размером с кулак. Бледно-голубая луна вставала, бросая тени на плечи гор. Еще дальше и гораздо ниже находилась россыпь огней – город, как решил Джетри. Он вспомнил, что надо вздохнуть, а потом вздохнул еще раз, глядя с высоты на ночь.
Луна поднялась над горной вершиной, когда он наконец отвернулся от окна и отправился в спальню. Шел он на цыпочках, словно пол был выложен стеклянными плитками.
День 140-й
– Скажите, юный Джетри, – спросила Стафели Маарилекс, – каким вы находите вид из северного крыла?
Он замер, не донеся чай до рта, и устремил на спросившую пристальный взгляд поверх чашки. Она ответила на его взгляд со столь лишенным всякого выражения лицом, что такое отсутствие можно было бы назвать особым выражением. Отведя взгляд, поскольку лиадийцы считали, что слишком долго рассматривать чье-то лицо невежливо, он сделал глоток чая и осторожно поставил чашку на блюдце.
– Я нахожу вид поразительным, сударыня, – ответил он и с гордостью услышал, что его голос остался ровным.
– Мне приятно слышать, что вы так говорите. Сделайте мне честь и поделитесь мыслями относительно наших лун.
Лун? Он постарался спрятать изумление, но решил, что это у него совершенно не получилось.
– Я видел всего одну луну, сударыня, – бледно-голубую, встающую из-за горы.