И это в самом деле была Кэт. Заметив, что опекун ушел, она выскользнула из дома в смутной надежде предпринять что-нибудь, чтобы обрести свободу. Отчаяние придало ей храбрости, и она направилась по аллее прямо туда, где, как ей казалось, имелась единственная возможность выбраться на волю.
- Доброе утро, барышня, - приветствовал ее Стивенс. - Вид у вас и правда неважный сегодня, ну, да и не такой уж плохой, как ваш опекун тут расписывал. Вы, сдается мне, еще довольно крепко держитесь на ногах.
- Я совершенно здорова, - серьезно отвечала Кэт. - Уверяю вас. И рассудок у меня в полном порядке. Я не больше сумасшедшая, чем вы.
- Ясно! Они все так говорят, - хмыкнул бывший больничный служитель.
- Но я в самом деле здорова. И не могу больше оставаться в этом доме. Не могу, мистер Стивенс, не могу! Тут по ночам бродят привидения, а мой опекун задумал меня убить. И он убьет меня. Я вижу это по его глазам. Он уже пытался - сегодня утром. Но умереть так - не простившись с близкими... И никто даже не узнает, что тут произошло... Разве это не ужасно?
- Ужасно, черт возьми, ужасно! - воскликнул одноглазый страж. - Еще бы не ужасно! Так он задумал убить вас, говорите вы? Зачем же это ему понадобилось?
- Я не знаю! Он ненавидит меня почему-то. Я никогда не перечила ему, только раз не послушалась и никогда в этом не послушаюсь, потому что так распоряжаться моей судьбой он не имеет права.
- Что верно, то верно! - сказал Стивенс, подмигивая своим единственным глазом. - Я тоже так считаю, провалиться мне! "Твоя, дружок, твоя навеки", как поется в песенке.
- Почему вы не хотите выпустить меня отсюда? - умоляюще промолвила Кэт. - Может быть, у вас есть дочь. Что бы вы сделали, если бы с ней стали обращаться так, как здесь обращаются со мной? Будь у меня деньги, я бы отдала их вам, но у меня нет при себе. Прошу вас, прошу, позвольте мне пройти! Господь вознаградит вас за это. Быть может, в ваш смертный час это доброе дело перевесит все злые поступки, которые вы совершили.
- Нет, вы послушайте только - как складно говорит! - сказал Стивенс, доверительно адресуясь к ближайшему дереву. - Прямо как по книге.
- Да и при жизни вы тоже будете вознаграждены, - горячо продолжала девушка. - Вот смотрите: у меня есть часы с цепочкой. Я отдам вам их, если вы пропустите меня за ворота.
- Ну-ка, дайте поглядеть! - Стивенс открыл крышечку и принялся скептически рассматривать часики. - Восемнадцать камней, подумаешь, это же всего-навсего женевское изделие! Разве в Женеве могут изготовить что-нибудь стоящее!
- Вы получите еще пятьдесят фунтов, как только я доберусь до моих друзей. Пропустите же меня, дорогой мистер Стивенс! Мой опекун может вернуться домой каждую минуту.
- Вот что, барышня, - торжественно изрек Стивенс, - служба есть служба. Если б даже каждый ваш волосок был унизан жемчужинами и вы бы сказали "Остриги меня, Стивенс", - я бы и тогда не пропустил вас за ворота. Ну, а вот ежели вы хотите написать своим друзьям, я могу опустить ваше письмецо в Бедсворте в обмен на часики, хоть это всего-навсего женевское изделие.
- Вы хороший, добрый человек! - взволнованно воскликнула Кэт. Карандаш у меня есть, но где взять бумагу? - Она торопливо поглядела по сторонам и увидела какой-то крошечный обрывок, валявшийся под кустом. С радостным возгласом она схватила этот грязный клочок грубой, оберточной бумаги и кое-как нацарапала на нем несколько слов, описав свое положение и моля о помощи. - Адрес я напишу на обороте, - сказала она. - А вы в Бедсворте на почте купите конверт и попросите кого-нибудь переписать адрес.
- Я подрядился опустить ваше письмо за эту женевскую штуковину, сказал Стивенс. - Насчет конвертов и адресов уговору не было. Славный это у вас карандашик в чехольчике. Можем договориться, ежели вы добавите и его.
Кэт молча протянула ему карандаш. Луч света пробился наконец сквозь окружающий ее беспросветный мрак. Стивенс опустил часы и карандаш в карман и взял у Кэт крошечный клочок бумаги, от которого зависело так много. Протягивая ему бумажку, Кэт увидела, что по проселочной дороге катит кабриолет, запряженный пони. Цветущая дама средних лет правила лошадкой, а возле нее сидел мальчик-слуга. Холеная гнедая лошадка уверенно и неторопливо трусила по дороге, всем своим видом показывая, что она здесь главное действующее лицо, и весь этот маленький выезд, казалось, дышал довольством и благополучием. При виде этих, хотя и чужих, но не враждебно настроенных людей бедняжка Кэт, истосковавшаяся в своем одиночестве, почувствовала, как у нее отлегло от сердца - таким теплом и уютом повеяло на ее истерзанную суеверными страхами душу от этой простой житейской картины.
- Едет кто-то! - воскликнул Стивенс. - Убирайся отсюда живее! Опекун не велел подпускать тебя к воротам.
- О, прошу вас, разрешите мне сказать несколько слов этой даме!
Стивенс угрожающе поднял дубинку.