— На острове. Еще... тем самым способом... Дочки. Уже ведь большие, наверное, я дедом давно стал... Торнан, а дела наши ведь скверные, — продолжил он после паузы. — Я ведь... не смогу. Даже и в лучшие времена бы не смог. Даже мой учитель и то не сумел бы. Может, разве старые шаманы, да и то... Сдохну я просто при такой тяжести. Нет, — словно извинился он, — ты только не подумай: я бы все равно сделал — лучше одному помирать, чем всем. Просто я ведь умру раньше, чем сдвину этот проклятый камень. Тут не все так легко — разогнаться нужно сначала, вроде как таран раскачать. А я ж еще и слегка надорвался, когда Мариссу ловил... Если бы шагов на двести в сторону — там жила земляная проходит, родник... Можно было бы попробовать, а так...
Торнан не перебивал. Все и так было ясно. Видать, вся удача, отпущенная ему Дием — Отцом, им уже израсходована.
А может, смерти надоело гоняться за ними, подстраивая каверзы, и она решила прихлопнуть надоедливую добычу, так ловко уходящую из всех ловушек.
Что дальше — он не хотел думать, но представлял. Дни мучительного угасания от голода и жажды, боль в ссыхающемся желудке и мучительное ощущение загустевающей крови в жилах, попытки слизать со стен росу... И неизбежные мысли о спутниках, как о
Торнан вновь ничего не сказал, ожидая продолжения.
— Торн, — Чикко решительно поднялся. — Я могу попробовать нас освободить. Но мне нужна для этого кровь. Человеческая, — зачем-то уточнил он.
Капитан поглядел внимательно в казавшиеся темными в полумраке склепа глаза шамана.
— Много? — только и спросил он.
— Не очень, — криво усмехнулся собеседник. — Примерно... чуть больше половины того, что есть в человеке.
Торнан ничего не ответил. Почесал заросший подбородок, зачем-то погладил рукоять ятагана. И только потом посмотрел на расположившихся на каменном полу спутников.
Кому-то из них совсем скоро придется умереть.
— Торнан, лучше ты им скажи... — пробормотал Чикко. — Я ведь ни одной живой души в жизни не убил, а ты... ты воин, тебе легче будет объяснить.
Торнан вновь ничего не ответил, а переводя взгляд то на одного, то на другого товарища по заточению в склепе, в очередной раз мысленно пересчитал их.
Марисса, Дорбодан, Лиэнн, Чикко, он.
Отпадает по понятным причинам Чикко. Марисса... Шэтт, ладно, тоже отпадает — она посол и вообще. Итак, остаются трое.
Торнан, лекарь и Лиэнн.
Честно говоря, лучше всего бы Лиэнн. Во-первых, она самая бесполезная из всех, во-вторых — у нее перед ними самый большой долг.
Говорят, нет лучше способа отблагодарить того, кто спас твою голову, чем отдать за него жизнь.
Правда, эта старая гвойская поговорка говорит о добровольном самопожертвовании, когда своим телом закрывают спасителя в бою, к примеру... А то получается вроде как на Тармийских рудниках. Бывает, что бегущие оттуда каторжники, из опытных и прожженных головорезов, берут с собой какого-нибудь воришку, чтобы, если припрет голод и нужда, сожрать его, тем самым обманув смерть.
Да, если так, судьба пошутила над ней веселую шутку.
Есть еще, правда, и такая возможность — дать выцедить кровь из себя... В старых легендах собой обычно жертвовал вождь.
— Торнан, — дернул его за рукав Чикко, — я понимаю, но... Ты это — не тяни. Я не ослабел пока, но чем быстрее, тем лучше. Не тяни, как у вас говорят, это... быка за рога.
— Ладно, не буду, — произнес Торнан, поднимаясь.
— Это так? — только и спросила амазонка, обращаясь к шаману, когда капитан закончил говорить.
— Да так, Рисса... — произнес тот и добавил: — Если б я мог, я бы сам умер за вас, но вот — никак не получится.
— Торн, я буду тянуть жребий вместе со всеми, — отчеканила Марисса. — Это дело Великой Матери, за которое я клялась умереть, если придется. Моя жизнь в ее руке, и если она ей нужна — я ее отдам!
И, не говоря больше ни слова, принялась кинжалом раскалывать подобранную тут деревяшку на щепочки, одна из которых будет короче другой.
Торнан глядел на нее, пытаясь проглотить ком в горле. Что будет, если жребий вынет Марисса?! Предложить себя вместо нее? Так ведь она ни за что не согласится!
Он думал ровно столько, сколько потребовалось амазонке, чтобы выстругать жребии. И принял решение. Жестокое, но правильное — как удар ножа в сердце в муках умирающего пленника норглингов, с которым те сотворили любимого ими «багрового орла» или «синюю змею».