Торнатрас

Золоченая дверь в студии стала медленно-медленно открываться, и на самой верхней ступеньке лестницы появилась женщина в красном. Неужели мама? Я не могла разглядеть ее как следует, но никакого сходства с мамой не находила. Начать с того, что волосы у нее были совсем светлые и прямые, как у какой-нибудь шведки. Потом она стала выше, очень похудела и выглядела необыкновенно элегантно. По лестнице спускалась как королева, с безупречной осанкой и высоко поднятой головой.

Скрипка папы и фортепиано Дьюка продолжали свой дуэт, и каждая нота разрывала что-то внутри меня – с треском, так рвется кусок материи. В горле, в груди, в животе. Даже руки и ноги у меня болели, даже ногти и волосы. Я была мокрая от слез, но при этом вся горела от негодования. По какому праву этот мерзавец Мильярди позволял себе так издеваться над нами? Надо мной, над мамой, над Лео? И для чего?! Только для того, чтобы его тупая передача имела успех у зрителей!

Моя мама… Когда камера показала ее совсем близко, стало видно, что у прекрасной блондинки глаза тоже полны слез.

Это действительно была она, та самая «бедная Эвелина», но настолько изменившаяся, что узнать ее можно было с очень большим трудом. Она стала ослепительно прекрасна, как будто внутри у нее горел свет, а вокруг разливалось золотое сияние. Наверно, звучит смешно. Но я не знаю, как выразить эту красоту по-другому. И теперь всякий раз, как я вижу ее даже после совсем маленького перерыва, я чувствую как будто удар под дых, и у меня перехватывает дыхание.

Я уверена, что во всем мире нет сейчас такой прекрасной женщины, как она.

Кто смотрел этот выпуск «Лучше, чем прежде», мог заметить, что сам Риккардо Риккарди был захвачен врасплох. Вряд ли он притворялся и, похоже, и правда видел свою гостью в первый раз после самого первого интервью. Камера поочередно останавливалась то на нем, то на Лео, показывая их лица крупным планом. Больше внимания доставалось, конечно, Лео: все могли видеть его заплаканные глаза, мокрые от слез щеки, приоткрытый от удивления рот.

Синьора Эвелина первой нарушила молчание.

– Лео, смотри! – крикнула она. – Что скажешь? Правда ведь, я стала лучше?

Она была на середине лестницы. Развела руки в стороны и повернулась, как в танце, закрутив юбку волной. Лео кинулся ей навстречу и повис на ней, как маленький. В этот момент кто-то в студии сделал снимок, который в следующие несколько дней появился на обложках многих миланских журналов.

Во время обрушившихся на нее интервью мама держалась достойно.

– И вовсе он не единственный ребенок. У него есть старшая сестра, – отвечала она журналистам. – Ей двенадцать лет, и она у нас молодец. Возраст, конечно, трудный. Фотографироваться не любит.

Вообще-то двенадцать мне еще не исполнилось, но, по-моему, лучше прибавлять себе возраст, чем наоборот.