Торопун-Карапун и тайны моего детства

- Ни обутки, ни одетки - ничего у тебя такого нет ни сапожков сафьяновых с серебряными подковками, ни кольчуга, ни шапки собольей. Разве ж так идут на войну?

- А как? - спросил Торопун-Карапун.

- А вот так. Положи-ка меч, да поехали дальше. Ишь чего захотел - на войну!

"На войну", - повторил я про себя и вспомнил...

ПУРГА

Один день остался у нас с Витей до побега на фронт. Меня все еще знобило после похода на рынок, но я молчал - боялся, что Витя не возьмет меня с собой.

Утром мы должны были чистить на кухне картошку. Помню и сейчас на ощупь эту картошку, будто держу ее в руке - грязную, твердую и холодную. Сначала мы полоскали ее в воде, чтоб смыть грязь, осторожно срезали кожуру и опять мыли в воде, а уж потом кидали в котел.

Мы знали, что несколько мешков картошки привезли нам из соседнего колхоза как подарок. Был тогда это очень дорогой подарок.

Пока мы чистили картошку, ребята ушли из столовой. Стало тихо. В кухне переговаривались поварихи. Когда они замолкали, было слышно, как за стенами дышит ветер, метет пурга. А мы с Витей шептались:

- Ну и разгулялась погодка!

- А не заблудимся? Найдем?

- Должны найти, - сказал Витя. - Как выйдем из столовой, свернем с тропы. Справа там березы и большое такое дерево. Дуб. Знаешь?

- Ага.

- Там, за дубом, будет поляна. И посредине две сосны. Они срослись. А внизу кустик бузины. Под ним и стоит этот кожух от мотора. Вся стальная покрышка целехонька. Мотор, видно, вынули, а кожух тут остался. Я его еще прошлой осенью приметил. Только лопату надо.

- А где лопату взять?

- Возле сарая, напротив кухни.

Как потом оказалось, лопата нам очень пригодилась.

Вышли мы из кухни - снежная пурга ослепила нас. Мело сверху и снизу. Только в лесу было потише. Тропинку нашу, протоптанную ребятами, почти занесло. Но мы знали дорогу.

- Смотри, - сказал Витя. - Видишь березы?

Мы свернули с тропинки. Валенки все глубже и глубже проваливались в снег.

- Ничего, - подбадривал меня Витя. - Плюнул на руки - не хватайся за ухи.

И мы шли.

- Вон дуб, - показал Витя.

Дуб мы обошли чуть справа. Перед нами оказалась широкая поляна. Как только мы высунулись из-под защиты деревьев, с ветра точно сорвали намордник. Белый вихрь навалился и подступил к лицу, к горлу, и мы задохнулись.

Лицо сразу заледенело, а снегом по глазам так и секло, так и секло. Витька наклонил голову, запахнулся - у него не было ведь ни одной пуговицы на пальто, все в печке пожег - и пошел первым, а я за ним. И уж не разбираем, как идем. Да где же разобрать? Витя нес пакет за пазухой, а я волочил за собой лопату. Хоть и деревянная, а тяжелая. И снег под рукава забивался, руки мерзли, в валенки снег набился. И уж не знаю, сколько шли, только прошли поляну, а Витя сосен не может узнать. Да как узнаешь? Голову не поднимешь, ветром бьет - пурга какая-то очумелая.

- Вроде они. - И Витя показал на сосны. - Давай попробуем.

Я замахал лопатой: снег, снег, снег, сверху, снизу - кругом! Ох и запомнилась мне эта пурга: дыхнешь - снег лезет в рот.

- Пошли, не здесь! - крикнул Витя. - Не здесь!

Мы побрели, а пурга все трепала нас, точно закрывала ход к тайнику.

- Вот они, голубчики, - показал Витя. - И куст, видишь?

А я ничего не мог увидеть - глаза залепило.

И вдруг он сказал:

- Ты чего так дрожишь? Замерз? Копай! Скорее согреешься.

Снег. Снег. Снег.

Потом копал Витя. Потом снова я.

Снег. Снег. Снег.

Вдруг лопата стукнулась о твердое.

- Ага! - крикнул Витька и валенками начал притаптывать снег.

И показался черный стальной верх. Потом я еще обкопал. Самого мотора не было, только черный стальной кожух, внутри снег набился. Витя выгреб снег руками и положил пакет.

Тут я должен сказать честно: конечно, мы нехорошо поступили. Я даже рассказывать не хотел. Но надо. Если по всей правде, то мы тогда в столовой, когда ребята ушли, сняли со стола и отрезали кусок от клеенки. В этот кусок мы завернули пакет. И спрятали в кожух.

- Лежи здесь тысячу лет. Мы еще сюда придем, - сказал Витя.

* * *

В колонию мы вернулись, когда было совсем темно. Все нужное нам в дорогу мы уже связали, чтобы завтра рано утром уйти на станцию.

Я долго не мог согреться.

- Не закрывайте дверцу печки, - просил я.

А на улице мело, мело. Лицу было жарко. Языки пламени вырывались из печки - запах жара, тяжесть жара. И сквозь этот жар Витькины озабоченные глаза.

- Ты что? - спросил он. - Заболел, да? Заболел?

Он говорил что-то еще, но я не слышал. Лицо его расплывалось, расплывалось. Потом мне показалось, что я остался совсем один...

И тогда пришел ко мне Зеленый Кузнечик. Прыгнул прямо из печки. И он протянул ко мне зеленые лапки, погладил меня и поглядел печальными глазами. И сказал:

"Идем в поле".

"Так там же метет!"

"Нет, там трава, трава, трава... Хочешь, я спою тебе песенку?"

И он запел:

Жил-был кузнечик

В зеленой траве...

"Не хочу. Не пой!"

Кузнечик замолчал. Потом я открыл глаза и опять увидел лицо Виги. Но это уже было где-то в другом месте, стены и потолок были другими.

- Ешь, - говорил Витя.. - Ешь, это яичный порошок.

- Где я?

- Ты в больнице.

Я не мог разговаривать. Мне хотелось только спать, спать.

И потянулись дни.