Торпедоносцы

Чтобы исправить положение, Михаил Иванович Самохин, которому недавно присвоили звание генерал-полковника авиации, приказал бросить против немецких кораблей наиболее опытные экипажи пикировщиков и торпедоносцев. Но взлетные полосы аэродромов обледенели, и все попытки летчиков подняться в небо оказались тщетными. Пришлось ждать.

В последующие дни мокрый снег шел почти без перерыва. Немецкая эскадра вновь обстреляла наши войска. Летчики нервничали, теребили метеорологов — те разводили руками. А снег шел и шел.

Снегопад прекратился только через два дня. Но погода оставалась нелетной.

Когда Михаил Борисов узнал, что в обстреле Сырве участвовали «карманные» линкоры, то потерял покой: вспомнилась давнишняя мечта, разговор при выпуске из училища с командующим авиацией ВМФ генералом Жаворонковым, и летчик буквально засыпал начальство просьбами разрешить вылететь в море. Его поддержал верный друг Иван Ильич Рачков.

После некоторого колебания вылет был разрешен. За приготовлениями Борисова наблюдал заместитель командира первой эскадрильи Владимир Петрович Фоменко. Опытный летчик посмотрел на взлетную полосу, на закрытое небо, с сомнением покачал головой:

— Надо бы подождать, Михаил. Может, после обеда погода разгуляется. А сейчас, смотри, полоса покрыта льдом. Развернет на взлете — сыграешь в ящик. Потерпи!

— Не развернет! Торпедоносец взлетает устойчиво. Да и я не собираюсь мух ловить!

— Риск — благородное дело. Но к чему? Что ты выиграешь? Два, три часа, не больше. А после обеда полетим вместе.

— Так можно и опоздать. Дни теперь короткие. Лечу, Володя!

Рядом с Фоменко стоял его штурман Геннадий Чернышев. Посмеиваясь в приподнятый ворот куртки, он сказал своему командиру:

— Что ты, Борисова не знаешь? Сказал, — значит, полетит. Как же ему усидеть? Вчера Богачев потопил еще один транспорт!

— Когда потопил? — удивился Михаил. — Ты серьезно?

— Вчера, Повел Макарихина «показывать» войну. В море натолкнулись на два транспорта по семь тысяч тонн и пустили их на дно! Ты что, Миша, разве сводки не слушаешь?

— Вот видишь, — развел руками Борисов. — Как же мне усидеть?

Фоменко был прав: взлет оказался чрезмерно тяжелым. Самолет скользил резиновыми колесами по наледи, как конькобежец на неотточенных коньках, поворачивался к направлению взлета то одним крылом, то другим, потом едва не встал на нос, но все же, подчинившись воле летчика, оторвался от земли и почти сразу попал в рыхлую массу снежных облаков. Снежинки роем устремились в лобовое стекло машины, прилипали к нему, и через несколько секунд оно оказалось покрыто плотным, быстро растущим слоем льда; началось самое опасное — обледенение. Оно сковало не только лобовое стекло, но и передние кромки крыльев, капоты моторов винты, антенну, киль. Моторы гудели непривычно напряженно, скорость самолета заметно падала.

Летчик включил антиобледенительное устройство. Самолет снизился и вышел из облаков. Температура воздуха под облаками была плюсовая, и лед начал постепенно оттаивать. Его куски, срываясь с винтов, гулко ударяли по кабине.

— «Изумруд»! Я — Двадцать седьмой! Высота полета пятьдесят метров. Видимость два километра. В облаках интенсивное обледенение. Ложусь на курс! Как поняли? Прием!

— Двадцать седьмой! — тотчас ответила земля, — Вас понял! Посадку здесь ввиду обледенения запрещаю. Пойдете на запасной аэродром. Разрешаю прекратить полет. Как поняли? Я — «Изумруд». Прием!

— Вас понял. Задание буду выполнять! Прием! Густая дымка, низкие облака, мокрый снег окутали торпедоносец со всех сторон. Внизу мелькали поля и леса, хуторки и дороги западной Эстонии, проплыла береговая черта материка, усеянный островками и камнями пролив Сур-Вяйн, вновь появился берег — самолет полетел над островом Хиума.

Моря не было видно, его закрывала стена дождя и облаков. Погода была не из приятных. Продолжить полет или послушать добрый совет друзей и вернуться? Михаил осмотрел приборы — все они работали нормально. Потянувшись, крутнул флажок бензомера: баки с горючим были полны. К чему сомнения? Только вперед! Может, повезет и линкор попадет в прицел?

— Подходим к точке поворота. Курс триста! — голос у Рачкова обыденный, деловой, спокойный, — Демин! Запиши радиограмму; «Нахожусь: Тахкуна. Погода: облачность — десять баллов, высота — семьдесят метров. Видимость — один километр. Местами осадки в виде снега и дождя. Густая дымка…»

Летчик старательно выдерживал заданный режим полета: курс, скорость, высоту — от этих элементов зависит точность самолетовождения. Самолет летел ровно, без покачиваний. Три пары глаз щупали поверхность моря, рябь волн. Но внизу не было даже чаек. Видно, непогода загнала к берегам и этих неприхотливых птиц.

— Внимание! Кончаем первый галс. Разворот влево. Курс двести десять! — подал очередную команду штурман. — Что будем делать, Миша? Летаем полтора часа, а линкоров нет. Неужели гитлеровцы изменили себе и не воспользуются такой погодой?

— Кончай разговор! Смотри внимательнее!