Торт немецкий- баумкухен, или В тени Леонардо

Я не представлял себе внешность французского философа и предполагал, что на портрете увижу некую важную официальную личность в парике и парадной одежде. Но мудрый пожилой человек, с лёгкой грустью смотревший на меня, поражал своей простотой и обыденностью. Он выглядел бесконечно усталым, задумчивым и доброжелательным. Казалось, что он только что снял пудреный парик и надел домашний халат. Николай был поражён увиденным не менее, чем я. Они с Левицким тут же начали бурно обсуждать тонкости портретной живописи, а я просто стоял и смотрел. И не мог наглядеться. И вдруг позади себя мы услышали хрипловатый голос, говоривший по-французски, который заставил меня даже вздрогнуть от неожиданности.

— В течение дня я имею сто самых разных физиономий, в зависимости от предмета, который меня занимает. Я бываю грустным, ясным, задумчивым, нежным, резким… Моё лицо обманывает художников, я не бываю одинаковым в разные минуты.

Левицкий оборвал свой разговор с Николаем и рассмеялся.

— Это вы, господин Дидерот! О, и мсьё Фальконет с вами! Я рад представить вам своих молодых друзей — это Николай Львов и Карл Кальб. Они здесь по моему приглашению. Надеюсь, вы ничего не имеете против?

Я оглянулся. На этот раз я увидел Дидерота в парике, который сидел на его круглом черепе как-то неловко. Рядом с ним стоял Фальконет, столь же хмурый и усталый, как и в первую нашу встречу на демонстрации Большой модели его монумента.

— Отчего же! — Живо откликнулся Дидерот. — Мне очень любопытна молодёжь государства Российского. Мы много спорим о её судьбе с императрицей. Ну, и как вы, молодые люди, находите мой портрет? Могу признаться, я не люблю своих портретов…

— Ну, ну… — Язвительно произнёс Фальконет. — Вашими портретами весь Париж увешан. И, кажется, вы нисколько тому не противитесь. А какие живописцы вас пишут! Назвать фамилии?

Дидерот с улыбкой отмахнулся.

— Давайте лучше сядем и поговорим о судьбах русского изобразительного искусства…

И, стянув неуклюжий парик, первым присел на канапе в глубине зала.

— Садитесь, Этьен. Вы увидите, вернее услышите, что мысли русской молодёжи по этой теме весьма интересны. Садитесь и вы, молодые люди… У меня до встречи с императрицей есть ещё пара часов, мне очень хочется услышать перед тем ваши рассуждения. Это будет весьма интересная тема для сегодняшнего разговора с государыней.

Воспользовавшись паузой, связанной с рассаживанием, я по-французски извинился, сослался на неотложные дела, раскланялся и покинул это весьма заинтриговавшее меня общество.

Уже в дверях я расслышал лестную для себя фразу Дидерота.

— Вот видите, Этьен, русская молодёжь весьма образована. Этот молодой человек свободно разговаривал с нами по-французски и, могу поспорить, что он знает ещё пару иностранных языков. А вы всё ворчите, что здешняя молодёжь ничему не хочет учиться…

На следующее утро, когда я стоял у плиты в доме Левицкого, на улице ещё была непроницаемая мгла. По приказу хозяина все кухонные работники помогали мне с усердием, иногда даже излишним. Ровно в полдень, когда серое туманное утро осветило фасады соседних домов, к дому цугом подъехала роскошная карета. Вся кухонная челядь прилипла к окнам, мне, как гостю, уступили самое почётное место с той стороны, с которой лучше всего был виден подъезд. Я, как и все, с большим любопытством разглядывал этот экипаж. Верховые, сопровождавшие его, «вершники» на передних парах лошадей и лакеи, стоявшие на запятках, были в ливреях, обшитых золотом по всем швам. Левицкий встречал важного гостя на крыльце своего дома. Конечно, из окна кухонного флигеля невозможно было разглядеть лица Бецкого, я увидел только сутулую фигуру старика, важно и неторопливо поднимавшегося по лестнице навстречу хозяину.

Со слов Николая, я знал, что Бецкого в Петербурге называют «сфинксом» из-за непроницаемого выражения его физиономии. Говорили, что он вечно колеблется между словами «да» и «нет». Но в те годы Иван Иваныч Бецкой был великим человеком. Не было в столице ни одного значительного дела, в котором он не принимал бы самого активного участия. Он был главным попечителем Воспитательного дома и директором Шляхетного корпуса, директором Конторы от строений Её Императорского величества домов и садов. Первым заинтересовался искусством выведением цыплят без наседки и разведением шелковичных червей. В императорских садах и резиденциях не могла решиться без его участия самая ничтожная проблема. Злые языки говорили, что, когда в Петергофском пруду всплыли кверху брюхом пять сазанов, их боялись трогать и не вытаскивали из воды несколько дней, пока он не дал распоряжения по этому поводу. Сплетники приписывали ему даже отцовство государыни, но мне ли судить о том, что в том правда, а что — нет…