Тортоделка. Истинный шедевр

Дежавю. Та же фраза. Резко подняла на него глаза. Такие абсолютно разные, но в чём-то похожи. Опустила взгляд на губы: тонкие, розоватые, рыжие волосы усов и бороды аккуратно обрамляют их изгиб. Этот парень необычно красив и яркий, как солнышко, которое обязано согреть и нести радость. Заметил направление моего взора и раздумывать долго не дал. Впился поцелуем, в котором, клянусь, очень пыталась утонуть. Но словно шлепок в лужу и никакого блаженного покачивания на волнах. Пропустила глубже в рот, покоряясь его исследующему языку. Сладкий запах мяты бил в нос и ненавязчивый бриз морского парфюма рассеивал всё в шлейф стыда и сожаления. Сильные руки обвили спину и затылок, страстно вжали в себя, ощутила его эрекцию. Что ты творишь, Вика?! — крик из недр отупевшего мозга.

— Потерпели бы до вечера, — гром, удар, нокаут.

Сунуть голову в духовку?! Оттолкнула от себя Майорова, повернувшись лицом к вошедшему. Герман стоял в цехе с перекошенным лицом, губы сжаты с невероятной силой, а взор небесно-голубых глаз буквально почернел, превратившись в тяжёлое грозовое облако.

— Простите, — счастливый и ничего не подозревающий Савва виновато улыбнулся. — Мы забылись.

Мы… Слово как приговор. Мы? Нет! Нет никаких мы или нас. Я сглупила и отдалась порыву, но этого не объяснить ни тому, ни другому. Почему пол не зыбучий песок?

— Лобызаться можете сколько угодно после, а на работе будьте любезны соблюдать порядок, — подобный тон в голосе Германа слышала впервые.

А почему мне должно быть стыдно?! Ты с утра был ничем не лучше меня сейчас.

— Виктория, зайдите ко мне в кабинет, как закончите утренние прелюдии, — отчеканил каждое слово и, развернувшись, уходит, хлопнув дверью так, что дрогнули стены.

— Ого, наш босс-кашевар сегодня явно хреново спал, — улыбнулся Савва.

— Наоборот, — буркнула, не подумав.

— Что? — не понял напарник.

— Ничего, просто ляпнула. Не бери в голову. Я хочу кофе и что-нибудь съесть, — устало произнесла, держась за лоб. — А ещё должна позвонить заказчику и выслушать всё, что они обо мне думают.

— Давай, я позвоню, — парень, видимо, решив, что межличностная стена между нами отныне разрушена, приобнял за плечи, но я поспешила из новых объятий.

— Нет, я всё же шеф-кондитер и получать головняки — моя прерогатива.

— Ладно. Тогда схожу и возьму нам кофе в баре и у Фила спрошу чего-нибудь на хлеб.

— Не ходи на кухню, — сердце вдруг обеспокоенно заныло.

Я не представляла, что у Германа на уме, потому невольно переживала за Савву — пострадает парень ни за что.

— Брехливый пёс не кусается, помнишь? — озорно улыбнулся и вышел из цеха.

Снова упала на стул, запустив пальцы в волосы. Что вообще сегодня творится?! Ночью нежилась в руках добермана, утром била морду его невесте, а под конец, кажется, завела шашни со своим подчиненным. Как сейчас всё это уместить в голове и разложить по полочкам? Лучше бы слегла сегодня с температурой. Перед глазами всё ещё взгляд мажорчика. Ему было неприятно, и готова поклясться, что различила в черноте синевы не только злость, но и боль, которая вмиг потушила мои обиды.

Пока приканчивали завтрак, Савва болтал без умолку. Напомнил о понедельнике, и я опять не смогла дать конкретный ответ. Мысли витали в кабинете шеф-повара. Что он делает сейчас? Что думает обо мне? Ведь он хотел объясниться. И когда та красотка целовала его, он был больше похож на каменную статую. Её поцелуй не поглощал его, так же как и меня поцелуй Саввы. Только вот с моей стороны выглядело всё для мажорчика намного эффектней. Чёрт! Но красноголовая назвала Германа своим женихом! И в квартиру явно сама попала. Не стал бы он её впускать, зная, что не один. Значит у неё есть ключи.

Поток мыслей, догадок и недосказанности изводил до белого каления. Тонна вопросов и ни одного ответа.

— Пойду к Герману Юрьевичу, — решительно направилась к дверям.

— Может с тобой сходить? — Савва глядел обеспокоенно.

— Не надо. Справлюсь.

Постучать в дверь его конуры даже не успела. Быстро вылетел ко мне, схватил за руку и, втянув в кабинет, жестоко припечатал спиной к стене. Смотрит в ярости пару секунд, а после творит, что-то непонятное. Рука мужчины больно сжимает волосы на моём затылке и притягивает лицом к нему. От этой близости стало одновременно и страшно, и жарко.

— Не смей мешать мои поцелуи с его, — прорычал он так, что ощутила вибрацию в его голосе.

— Чисто по-мужски мыслишь. Класс! Вам можно пристраивать свой член во все дырки, а нам простого симпатягу поцеловать нельзя.

От этих слов думала рассыплюсь на мелкие частицы. Его широкая ладонь нацелилась на мою шею, но мужчина сдержал порыв и, сжав её в кулак, резко отошёл. Опустил голову, о чем-то горько думая, выдохнул: