Тортоделка. Истинный шедевр

— Здравствуйте, — улыбнулась я. — Вы, Андрей Ларионов?

— Да, — кивнул, тоже улыбнувшись. Интерес и смятение пронизывали его чуть бледное лицо.

— Это я, пап. Вика, — нервно сглотнула и голос слегка дрогнул.

Старик пару секунд шокировано смотрел на меня, а потом его зрачки расширились от неожиданности встречи.

— Вика?! Ты стала такой красавицей, — по нему было видно, что он рад видеть меня, но появление брошенной дочери на пороге другого дома спустя почти двадцать лет, явно озадачило мужчину.

— Спасибо, — робко кивнула. — С тобой можно поговорить?

Старик неуверенно помаячил в дверях, но после отступил, впуская в квартиру. Быт хозяина соответствовал одинокому пенсионеру. Старая мебель, пыльный телевизор, сероватые занавески на окнах, стопа газет на столе и чашка чёрного чая, который давным-давно остыл.

— Присаживайся, — мужчина закрутился в своём обиталище, в стыде и спешке пряча разбросанную одежду и срывая с тахты постельное бельё. — Извини, не ждал гостей.

— Всё в порядке, пап, — осторожно опустилась на край скрипучего стула.

Старик смиренно принял свой беспорядок и тоже осел на тахту.

— Как Ниночка? — смотрит виновато.

— У неё всё замечательно. У тебя двое внуков. — Кивнул, словно знал об этом. — Я тоже на следующей неделе выхожу замуж.

— Правда? — радостно улыбнулся. — Я очень рад за тебя. Мать всё же не смогла испортить тебе жизнь.

— Скажем, я хорошо сопротивлялась, — горько усмехнулась.

Отец поддержал таким же смешком. Молчание возродилось тяжёлым камнем, а неловкость момента жгла горло. Но я должна спросить его о том, ради чего решилась прийти сюда:

— Почему ты тогда ушёл? Почему бросил нас?

Старик слегка подпрыгнул на тахте и нервно сцепил кисти рук. В тишине услышала его громкий выдох.

— Потому что трус, — смотрит виновато. — Я очень любил вас и вашу маму, но испугался. Год спустя, хотел вернуться, всё исправить, но твоя мать — чересчур гордая женщина.

— Чего ты испугался? — не поняла я.

Старик явно занервничал ещё больше.

— Викуль, об этом тебе должна поведать только твоя мать. Я не имею права.

— Почему? Ты же мой отец. У тебя те же права, — искренне поразилась. — Прошу тебя. Из этой женщины и слова не выбьешь. Дай хоть что-то. Мне нужно зацепиться, — горячо взмолила я, глядя на побелевшее лицо старика. Он с сожалением смотрел то на меня, то на чашку чая. — Пап. Она всю мою жизнь презирает меня. Я устала. Она даже на свадьбу не желает приходить и твердит жениху, что я грязная, — голос ушёл в нервный смешок.

— Ты не грязная, — папа аж положил руку на сердце. — И ушёл я не из-за тебя, детка. Ты всегда была добрым и любящим ребёнком. Моей отрадой. Я любил тебя, как родную.

— Что?! — сердце прыгнуло вверх. Как родную?! В каком смысле?

— Я не отец тебе, Вик, — виновато уронил он, и старческие слезинки замаячили на его вмиг покрасневших веках.

— Как? — вскочила шокировано со стула. — Из-за этого ты ушёл?! Она изменяла тебе?!

— Тебе стоит поговорить об этом с матерью, — старик тоже настойчиво поднялся, дрожа всем телом. — Этот разговор касается только вас двоих. Я не имею права. У тебя теперь есть часть истины. Прости меня, детка.

Глянула на него лицом обиженного дитя и выскочила вон из его квартиры.

Гнала машину на полной скорости, игнорируя испуганные просьбы Тани, пустить за руль её. Девушка тщетно пыталась меня утешить и успокоить. Въехала во родной двор и припарковалась у подъезда, толком не закрыв машину.

— Я с тобой, — решительно заявила подруга, семеня за мной следом. Мне было всё равно.

Лицо матери белым пятном выступило из темноты квартиры, когда женщина открыла нашу увесистую дверь.

— Вы врали мне с отцом всё это время! — тут же напала на неё. — Кричишь, что я грязная, а САМА?! Сама же изменяла папе и нагуляла меня, черт знает, от кого. Говори правду, мама!

— Ишь, правды она захотела, — мама вдруг болезненно ухмыльнулась. — А Андрей — старый дурень! Не мог держать и дальше язык за зубами. Правды всё ищешь? Ну тогда получай! — лицо женщины метало искры гнева и чего-то ещё. Страх?!

Мама прошла в свою комнату и вырыла из недр старого шифоньера папку, швырнула на стол. Дрожащей рукой я протянула к ней руки, открыла — кипа документов, пожелтевших от старости.

— Что это? — и читала своё имя, на каждой справке.

Видя мой ошеломленный взор, весь гонор и напускная ненависть в лице матери, улетучились. Возможно, она уже пожалела, что в сердцах вскрыла карты, но назад пути нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Это твои документы из детдома. Мы удочерили тебя в возрасте двух лет, — тихо проронила мать, испугано глядя на меня.

Я читала бумаги, выписки из детдома, анализы психиатров, осмотры соцработников. Господи! Обида и боль на эту женщину забилась ещё сильней. Бросила папку прямо в неё.

— Неродная, значит можно ненавидеть и вымещать на ней все свои неудачи?! — почти взревела я, едва сдерживая желание ударить её. — Это низко! Гадко… Поэтому грязная?!

Мама смотрела затравленно и давила в себе ещё что-то. Только вот всё равно не вяжется! Это не всё! Это правда, но не вся…