Тоска по дому

– Ну, не знаю… – протянула она, не совсем уверенная в том, что сумеет последовать моему совету, хотя он ей понравился.

– Попробуй, – сказал я. – В крайнем случае это просто не сработает. Сколько еще тебе осталось служить?

– Восемь месяцев.

– Всего-навсего. Если вычесть субботы и праздники, отпуска и больничные, визиты к стоматологу – реально необходимые и служащие предлогом, да еще два-три семейных торжества, то сколько получится? Максимум четыре месяца. Еще вычти отпуск перед демобилизацией и имей в виду, что перед этим отпуском на тебя перестанут обращать внимание и ты сможешь возвращаться на службу не в воскресенье, а в понедельник, и уходить не в пятницу, а в четверг. Понедельник в Эйлате – день увольнительных для солдат, а во вторник больничный, потому что перегрелась на южном солнце. Все это сократит нам еще два-три месяца. Короче говоря, завтра, самое позднее послезавтра, вы свободны, мадам. Так на что жаловаться?

Она рассмеялась. Похоже, ей понравились мои хитрости по сокращению срока военной службы. На минуту я представил себе, что после армии она отрастит длинные волосы и станет привлекательной. Даже очень. И кто-нибудь другой – не я – медленно проведет двумя пальцами по ее обнаженной руке, поднимется к плечу и дальше, к ее белому, сладкому затылку. Кто-нибудь другой. Не я. Прости. Но сейчас я должен вернуться к своим занятиям. У меня экзамен. Что я изучаю? Психологию. Интересно. Да. Хотя иногда наводит тоску. Почему? Об этом в другой раз. Передай привет маме, ладно? И заходи в гости. Не стесняйся.

Прощаясь, она неожиданно поцеловала меня в щеку. И сказала спасибо. Я не стал уточнять, за что, потому что мне надоело прикидываться наивным. Я наблюдал за ней в окно, пока она не исчезла в конце улицы, а потом несколько минут расхаживал по квартире из комнаты в комнату и чувствовал себя, как человек, совершивший доброе дело и получивший в ответ благодарность. Трудно объяснить это чувство. Я бы сказал, оно немного напоминает кубэ метфуния. В нем есть сердцевина мягкой радости, обернутая кисловатым чувством вины – кто я такой, чтобы давать советы другим? – а сбоку красное пюре из пустоты. И бамия.

Я лег на кровать в спальне. Простыни еще хранили запах Ноа, хотя с тех пор, как она ушла, я поменял их трижды. «Она бы поняла, – думал я. – Она бы поняла, как чувство может напоминать кубэ метфуния и почему, сделав другому что-нибудь хорошее, ты преисполняешься печалью».

Она бы сказала: «Это закон сообщающихся сосудов чувств».

И еще: «Тебе легче отдавать, чем получать. Но когда ты отдаешь, то чувствуешь, что что-то упустил, потому что опять ничего не получил».

И еще: «До чего мы похожи, господи».

И еще: «Кто это стучит в дверь, мешая нам разговаривать? Может, не будешь открывать?»

Но стук в дверь становился все настойчивей. «Прекрати, я занят разговором с Ноа», – подумал я, но все же пошел к двери. С тех пор как я не впустил Йотама, а он исчез, я не смею не открывать дверь на стук.

На пороге стоял молодой парень в черном. С первыми признаками усов.

– Ахала́н[75], брат мой, – поздоровался он.

– Ахала́н, – ответил я, не понимая, где он прячет кастрюлю с кубэ.

– Брата интересует амулет рава Кадури? – Он достал золотую коробочку. – У нас имеется множество амулетов всех видов.

– Видишь ли… – начал я, но он уже открыл коробочку.

– Это, – он достал медальон, – кулон с портретом раввина Кадури, в сочетании с четырьмя буквами, имеющими в Каббале, как ты знаешь, особую силу.

Я кивнул, как будто и в самом деле знал.

– А здесь, – продолжал парень, – у меня карточки с благословениями самого рабби. Есть карточка на успех в бизнесе. Есть на здоровье и счастье в жизни, на мир и покой в доме. Все карточки собственноручно подписаны великим раввином – каббалистом.

– А это что? – Я указал на свечи, выглядывающие из коробки.

– Это, – немного смущенно объяснил он, – масляные свечи. Их надо зажигать, произнеся молитву, которая записана тут, сбоку. Этим мы через месяц обеспечим себе победу на выборах. Брат мой интересуется свечой?

– Нет, спасибо.

– Может, медальон? Карточку? Есть также возможность писать письма раввину Овадии Йосефу и получать от него личные ответы.

– Пожалуй, откажусь.

– Не пожалеешь, брат мой? Ведь это все бесплатно. Может, все-таки возьмешь что-нибудь? Благословение? Ну правда, брат мой? Одно благословение на карточке.

– Ладно, – сдался я, – дай мне карточку с миром в доме.

Он торжественно протянул мне карточку с благословением. Похлопал по плечу и спросил, не куплю ли я кассету с песнями Бенни Эльбаза, всего десять шекелей, и все деньги идут на благотворительность.

– Нет, спасибо, – сказал я, нервно теребя карточку.

– Без проблем, – сказал парень, снова похлопал меня по плечу, произнес в направлении пустыря и собравшихся там котов: «Вернем себе былую славу!» – и быстро спустился по ступенькам на выложенную плиткой дорожку.

Я закрыл за ним дверь. Выбросил карточку в мусорное ведро, но через секунду передумал, вытащил карточку из ведра и повесил на пробковую доску, над одним из счетов.