Тоска по дому

Брат ободряюще улыбается ему глазами: «Прошу тебя, брат мой, посиди с нами. Еще немного, и мы, с Божьей помощью, закончим. А пока почему бы тебе не послушать этих юных знатоков, способных поделиться с тобой жемчужинами мудрости?» Моше покорно садится на стул, который ему маловат. Ученики возвращаются к своей казуистике под руководством достопочтенного раввина. Тема: еженедельная глава Торы, Бытие, глава 44, стих 18. Иосиф, сын праотца Якова, притворяется, что не знает своих братьев, стоящих перед ним во дворце фараона, пока из горла у него не вырывается тоскливый крик. «И не мог Иосиф удержаться при всех, стоящих около него, и закричал: удалите от меня всех. И не оставалось при Иосифе никого, когда он открылся братьям своим. И громко зарыдал он, и услышали Египтяне, и услышал дом фараонов»[28].

– Не забывайте, – напоминает Менахем своим ученикам, – это те же самые братья, которые бросили его в яму. Только потому, что они завидовали ему. Они бросили его в яму и ушли. Но Иосиф не держит на них зла, Боже упаси, он их прощает. А почему он прощает? Что дает ему силы прощать? Сказано в книге Бытие, глава 45, стих 5: «Но теперь не печальтесь и не жалейте о том, что вы продали меня сюда; потому что Бог послал меня перед вами для сохранения вашей жизни». – А потом Иосиф снова повторяет: «Бог послал меня перед вами, чтобы оставить вас на земле и сохранить вашу жизнь великим избавлением. Итак, не вы послали меня сюда, но Бог…»[29] Чему же учит нас история?

Моше слышит все, что говорится, но смысл слов от него ускользает. Его мысли заняты другим, в голове мелькают картины ссоры. Он с нетерпением ждет окончания урока и, когда последний ученик покидает комнату, придвигает стул к столу брата, который спрашивает:

– Дорогой мой, все в порядке?

– Нет, – отвечает Моше. Он слишком устал, чтобы притворяться. И он рассказывает Менахему всю историю от начала и до конца. Как Сима ходила в детский сад. Какой она оттуда вернулась. Что он сказал ей. И что сказала она. И как стакан очутился у него под ногой. И как стакан разбился. Когда он доходит до эпизода, когда Сима выгнала его из дома, он колеблется, и голос его срывается. Но все же он описывает и лютый холод, и брошенную ему на голову газету. Когда он заканчивает, ему кажется, что он пробежал марафон. Из последних сил он поднимает на брата глаза:

– Пожалуйста, дай мне совет, но только, если можно, не цитируй мне какой-нибудь стих из Писания, который можно понять и так, и этак, потому что дома стало невыносимо, а мне все хуже и хуже.

Менахем, до того хранивший молчание, прощает брату оскорбительные слова в адрес библейских стихов и только пощипывает свою бороду, покачивая головой в такт какой-то только ему слышной мелодии.

– Так что же, по твоему мнению, надо делать, брат? – наконец спрашивает он и кладет ладони на стол.

– Не знаю, – отвечает Моше, – иначе не поехал бы в такую даль. Может, взять и отвести мальчика в этот детский сад, не спрашивая у нее разрешения? Может, мне и дальше спать на улице, пока она не поймет, что совершила ошибку? Я даже подумывал уйти из дома. В ближайшее время.

– Уйти из дома? В ближайшее время? – Менахем повышает голос, и Моше, отпрянув в испуге, повторяет свою угрозу, но уже менее уверенным тоном:

– Да, уйти из дома. Уважаемый раввин так не думает?

Менахем поднимается со стула, обходит стол, наклоняется вперед, и лицо его приближается к лицу брата:

– Уйти из дома? В ближайшее время? Ответь мне, любезный брат мой, ты что, с позволения сказать, окончательно рехнулся?

Первым меня приветствует Мордехай. Он нетерпеливо ждет на площадке перед входом в клуб, в руках у него фотоальбом. И я уже знаю, что в альбоме собраны фотографии тех его славных дней, когда он был вторым вратарем в юношеской команде «Маккаби» района Рамат-Амидар. Вот он с мячом, без мяча, прыгает вдоль ворот в дальний угол, обнимает штангу. На другой фотографии он снят со своим отцом после игры, они обнимают друг друга за плечи и похожи, как могут быть похожими только отец и сын. Мордехай не помнит, что он уже несколько раз показывал мне альбом, не помнит моего имени. У него есть смутное представление о том, что я один из студентов-волонтеров, но не более того. Когда я перехожу улицу и приближаюсь к нему, он называет себя и, убедившись, что я действительно иду в клуб, раскрывает передо мной альбом. Я терпеливо слушаю его объяснения: это мы играли против «Бней Иехуда», а это я спас ворота от верного гола, – и знаю, что на фотографии с отцом он обязательно остановится, оглянется по сторонам, будто собирается открыть мне военную тайну; а потом расскажет о том вечере, когда с отцом случился сердечный приступ и он, Мордехай, вечно больной сын, вынужден был обо всем позаботиться: вызвать скорую помощь, сделать отцу искусственное дыхание, выполнить все полученные по телефону инструкции, съездить в больницу и ждать на скамейке возле отделения неотложной помощи.