Читаем Тоска по дому полностью

– Все совсем не хорошо, – ответил Гидон. – Уровень студентов падает с каждым годом, но сейчас он бьет все рекорды. Вы привели к нам студента-психа. Посмотрите на него! Посмотрите, на кого он похож. Даже не побрился. Он должен быть членом этого клуба, а не наставником.

В группе послышался ропот одобрения. «Предатели, – подумал я. – С каждым из них я сидел часами. Я терпел поток ненависти, который Малка изливала на родную сестру, сексуальные фантазии раскаивающегося Амации, паранойю Джо. Но в ту минуту, когда я в них нуждаюсь, они поворачиваются ко мне спиной».

– Студенты уделяют вам много времени и сил, – раздался авторитетный голос Навы, обращенный к Гидону, – и то, что ты сейчас делаешь, нечестно и непорядочно.

Гидон сжался от этих слов.

– Я предлагаю прекратить демонстрацию, – сказала Нава и посмотрела на меня. – И не вижу особого смысла продолжать занятие.

Я слабо кивнул в знак согласия. Члены кружка один за другим покидали комнату. На пороге каждый из них окинул меня вопросительным взглядом, словно ждал убедительного ответа Гидону. Но слова застряли у меня в горле.

Амация, вечно кающийся и сожалеющий, уходил последним, но через секунду вернулся, ткнул пальцем в пол и спросил:

– А как же кроссворд? Кто его разгадает? Неразгаданный кроссворд – это нехорошо! – Повернулся на каблуках и вышел.

Нава бросила быстрый взгляд на дверь, надеясь, что Амация не вернется:

– Тебе пришлось пережить неприятный опыт.

– Да, – признался я.

Глаза ее смотрели мягко и понимающе, и впервые с тех пор, как я начал работать в клубе волонтером, я почувствовал, что могу поделиться с ней тем, что для меня важно. Что я этого хочу.

– Я думаю, что сейчас они реагируют особенно остро из-за напряженности в стране, – сказала она, и взгляд ее снова приобрел профессиональную холодность. – Кроме того, у тебя есть проблема с границами – тебе следует их обозначить. Но об этом я предлагаю поговорить на нашем инструктаже, хорошо?

– Хорошо. Конечно. Ясно. Я понимаю.

Окно возможности закрылось. Я остался один в комнате. Поднял с пола кроссворд, попытался его расправить, но только больше порвал. Ничего не поделаешь. Нужно его выбросить в мусор и к следующей неделе составить новый кроссворд. Впрочем, сомневаюсь, что на следующей неделе кто-нибудь придет на занятие. Ведь теперь все знают, что студент, ведущий кружок кроссвордистов, – ненормальный. Он должен быть членом этого клуба, а не наставником. Слова Гидона пульсировали в моих висках. А может, он прав? Чем я отличаюсь от членов клуба? Все, что они чувствуют, чувствую и я, только с меньшей интенсивностью. Я так же, как Дан, шарахаюсь от эйфории к отчаянию, и наоборот. Как раскаивающийся Амация, каждую минуту противоречу сам себе. Как Шмуэль, остро воспринимаю все и, как Ноа в ее худшие дни в Бецалеле, ощущаю жар солнечных лучей, проникающих сквозь кожу и выжигающих меня изнутри. Как и они, я лишен почвы, лишен корней, я изображаю уверенного в себе человека, но знаю, что первый порыв ветра способен меня унести. Меня отделяет от них тонкая черта, но и ее я уже пересек. Еще в армии, когда проходил курс молодого бойца. Если бы не Моди, который успел меня спасти, я оказался бы в кабинете армейского психотерапевта, а потом, как знать, возможно, попал бы сюда – как рядовой член клуба?

Я выдернул из доски кнопки, и на мгновение мне захотелось зажать их в ладонях, пока не брызнет кровь, но вместо этого я убрал их в сумку, туда же отправил клейкую ленту и подумал: «Как, черт возьми, протянуть два часа до инструктажа? Как я сейчас выйду из комнаты и посмотрю людям в глаза? Шмуэль, по всей видимости, захочет поговорить, но снова не сможет вспомнить мое имя и будет зачесывать волосы то на одну сторону, то на другую и жаловаться, что я переполнен болью, а ему это неприятно. Не могу я здесь стоять. И сидеть не смогу. Для меня это слишком. Чересчур. Надо отсюда сматываться. И поскорее. «Секунду, – раздался в голове голос разума. – Если ты сейчас уйдешь, не дожидаясь беседы с наставницей, можешь забыть о рекомендации Навы в конце года. Она не станет рекомендовать того, кто не справился с делом». – «А зачем справляться? – спросил еще один голос. – Все равно нет никаких шансов, что она даст мне рекомендацию, учитывая, какой мрак в наших отношениях. Кроме того, кто именно хочет быть психологом? Мое представление о себе. Мои подруги, всегда твердившие, что мне идет быть психологом. А сам-то я хочу этого? По-настоящему? Единственное, чего я хочу – это уйти. Это я и должен сделать. Сейчас».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза