Тоска по дому

Заплакала Лилах; она всегда плачет, когда слышит звуки Ноа. Я подошла к ней и взяла ее на руки. Тело ее было горячим, но мое еще горячее.

Как в последний раз. Мы выпускаем когти, сцепляемся ступнями ног, хватаемся за каждый выступ, только бы не соскользнуть. Я тесно прижимаю ее к себе, как в аэропорту перед посадкой, и она обвивается вокруг меня, переворачивает меня на спину, переворачивается сама, а потом я мизинцем медленно, как она любит, веду, как кистью, от ее щеки до ключицы и рисую линии и круги, круги; она втягивает меня в себя, сначала язык, затем щеки, затем весь рот, и вот уже моя голова целиком у нее внутри, мои мысли – внутри нее, мои воспоминания – в ней, я спасаюсь в последнюю секунду, кусаю за плечо себя, потом ее, и она вскрикивает: «Ай!» – и говорит:

– Посмотри мне в глаза. – Притягивает мою голову к себе так, чтобы я смотрел ей в глаза и чувствовал себя обманщиком, хотя я никогда ее не обманывал, и я ныряю в ее шею, чтобы спрятаться, скрыться, она слегка дрожит, ее немного знобит, но она настаивает: – Посмотри мне в глаза, Амир.

Я змеиной тропой поднимаюсь от шеи к щекам, и снова мое лицо перед ее лицом, мой нос перед ее носом, и она улыбается:

– Я люблю твои глаза, когда ты возбужден, они стреляют желтыми искрами, как будто из них вот-вот повалит дым.

Я смущенно моргаю, словно кокетка, и говорю:

– Спасибо.

Чувствую, что теперь, после ее слов, мои глаза действительно пылают огнем, что скоро огонь охватит простыню, одеяло, шкаф, перекинется на гостиную, сожжет фотографию грустного мужчины, который попытается сбежать через окно, но не успеет, и пламя сквозь дыру для бойлера прорвется к Симе и Моше, и дальше, на пустырь, к Йотаму.

– Давай, – говорит Ноа, спасая меня от пожара, – иди уже ко мне. – Но я немного задерживаюсь, чтобы окончательно свести ее с ума, провожу языком вокруг ее пупка, облизывая его, как стаканчик мороженого, целую внутреннюю часть ее бедер, один раз, другой, а затем, когда я больше уже не могу, а она тянет меня за волосы, как Самсона. – Иди, ну же!

Я резким движением отбрасываю одеяло и иду.

После взрыва она торопится в душ. Я говорю:

– Куда ты убегаешь?

– Чтобы не было воспаления, ты ведь знаешь, – извиняется она. Но я думаю, что дело не в воспалении, а в том, что нам трудно находиться в одном пространстве больше нескольких минут, и говорю ей:

– Не поранься об осколки!

– Вау! – вспоминает она. – Мне до сих пор не верится, что ты это натворил.

Я ухмыляюсь:

– Не забывай, что я наполовину грек.

Она, наполовину испуганная, повторяет:

– Мне до сих пор не верится.

– Надень хотя бы тапочки, – настаиваю я и бросаю ей одну свою, а вторую ее тапку. Она обувается и, хромая, выходит. Я остаюсь лежать в постели, укрываюсь одеялом, и у меня в голове мелькает картина нашей ссоры, и я не знаю, радоваться мне, что меня наконец-то разобрало, или паниковать, что разобрало на такие мелкие части. Минуты бегут, Ноа не возвращается, и я все больше склоняюсь в сторону паники и думаю, что, возможно, нам и в самом деле нужна передышка. Эта квартира давит на нас, загоняет каждого в его темный угол. Откуда во мне взялась эта слепая ярость, так на меня не похожая? Чуткий психолог обязан выдерживать все. Чуткий психолог не пользуется словами, чтобы ранить других, не обнажает свою злость и ни в коем случае не бьет тарелки. Проклятье, может, мне и правда надо отойти в сторону, чтобы успокоиться? Молодец, Амир! Давненько ты не убегал. Твои женщины меняются, а история повторяется. Ты просто подсел на это. Подсел на мышечное напряжение, предшествующее расставанию. На магию обаяния, способную воздействовать на людей, которые тебя еще не знают. Но нет, мы не дадим тебе отдалить ту единственную женщину, которая сумела по-настоящему сблизиться с тобой. Единственную женщину, которой ты позволил прикоснуться к черному сгустку внутри тебя и даже его погладить.

– Подвинься. – Ноа возвращается из душа, одетая в свою овечью пижаму. Я прижимаюсь к стене и немного приподнимаю одеяло, чтобы она легла. Лицо у нее очень серьезное, брови нахмурены. Я чувствую, как ее мысли скребут край моего сознания, чуть ли не складываются в слова, но не собираюсь спрашивать, о чем она думает, чтобы и она меня не спрашивала.

– Выбросишь потом осколки? – говорит она, и я согласно киваю в ответ. – Надо купить новые тарелки, – продолжает она, – а то нам не из чего есть.