Читаем Тоска по дому полностью

Мы разговорились. Светская беседа мучиле́ро на английском. Оказалось, они чехи. Путешествуют уже два месяца. Побывали в Эквадоре и в Перу. А теперь, как и я, перебрались в Гватемалу. Правда, путешествующих чехов не так уж много. В Чехии мало денег. С экономикой у них хуже некуда. Но в них с сестрой еще с малых лет вселился бес любопытства насчет индейцев, и они бешено работали пять лет, чтобы скопить на поездку. Его сестра? Теперь я посмотрел на них и действительно обнаружил сходство. Носы одинаковые.

– Вам нравится путешествие? – набравшись смелости, обратился я к ней.

– Она не говорит по-английски, – извинился за нее брат, – только по-чешски и по-русски.

Он перевел ей мой вопрос. Она ответила длинной фразой и, пока говорила, смотрела мне в глаза.

Он не успел перевести, потому что клерк позвал нас к стойке. Мы втроем записались в группу, которая поедет к вулкану завтра, и договорились встретиться за ужином в единственном в городе ресторане.

Я пришел в ресторан чисто выбритый, в своей единственной рубашке, на которой пока еще не было пятен. Она сидела за столом в одиночестве. Я спросил ее по-английски, где ее брат, но она развела ладони в стороны, как бы говоря: «Понятия не имею, что вы сейчас сказали, но звучит интересно». Я указал на пустой стул рядом с ней и описал рукой полукруг, что должно было означать: «Где?»

– А-а-а… – На ее лице появилось выражение облегчения. Она прижалась щекой к ладони. Я так понял, что он спит.

С одной стороны, я обрадовался. Никто не помешает созданию романтической атмосферы. С другой стороны, откуда взяться романтической атмосфере, если мы не можем поговорить? Подошла официантка. Нина заказала огромный салат, фотография которого красовалась в меню, а я заказал чураско, дешевое местное блюдо, включающее мясо, рис, бобы, бананы и авокадо.

Официантка ушла, а мы уставились на скатерть и смущенно засмеялись. Ситуация забавляла в равной степени нас обоих (оказалось, что, кроме прочих достоинств, у Нины есть еще ямочки). Когда мы отсмеялись, она поймала мой взгляд, а потом несколько долгих минут не отводила глаз, гипнотизируя меня глубиной двух серо-голубых озер, пока я не забыл, что мы сидим в ресторане и вокруг нас люди; мне почудилось, что мы одни в этом мире, а я плыву (ты точно решишь, что я спятил). Это было реальное физическое ощущение, и я едва не начал грести руками посреди ресторана. Когда я почувствовал, что начинаю тонуть, я отвел взгляд.

Прежде чем меня охватило смущение, она достала из сумки плеер, аккуратно, словно бы невзначай коснувшись моих щек, надела мне на уши наушники и нажала Play. Мою голову наполнила классическая музыка, но легкая и бодрая, с озорными флейтами-пикколо, треугольником и настойчивым тромбоном.

– Дворжак, – пояснила она, указывая на плеер.

– Дворжак, – понимающе кивнул я, как будто знаю Дворжака с детства. Я подумал, что она дала мне послушать Дворжака не только потому, что это красивая музыка, но и потому, что хотела передать мне – без слов – что́ она чувствует. Я наклонился и драматическим жестом вытащил свой плеер. Поискал среди своих дисков подходящий и в итоге остановился на «Детской истории» рок-группы «Машина». «Принц влюблен в златовласую принцессу…». У меня никогда не хватило бы смелости дать послушать эту песню израильской девушке на первом свидании, но с чешкой, за границей… почему бы и нет? Она слушала и, когда во второй раз зазвучал припев, принялась подпевать, безбожно коверкая слова.

Тем временем прибыла официантка с нашей едой. Ты ведь знаешь, братишка, как я ем («как невоспитанный ребенок с нарушенной координацией», если верить Ноа). Короче, я старался показать себя обладателем самых джентльменских в мире манер. Не лезть локтями в соус, ножом орудовать медленно и аккуратно, как ученик британской школы-пансиона. Похоже, я немного переусердствовал, потому что через несколько минут она разразилась полупридушенным смехом и изобразила, как я ем, предельно серьезный и сосредоточенный на выполнении возложенной на меня миссии. В ответ я изобразил, что делает она: ковыряет вилкой овощи в салате, но практически ничего не ест. Так между нами завязался оживленный диалог, в котором участвовали наши ладони, большие пальцы рук, глаза, брови, шеи и интонации. Что я тебе скажу, искусство мимов Ханоха Розена и Сефи Ривлина – ничто по сравнению с тем, что демонстрировали мы. Самое смешное, что, обернувшись в какой-то момент, я обнаружил, что мы – самая болтливая пара в ресторане. Остальные четыре пары (две были местными, еще две – туристами) сидели друг напротив друга, не произнося ни слова, смотрели в потолок или скучающе изучали меню.

Потом мы пошли ко мне в номер. По дороге мы полакомились жареной кукурузой на палочке, хотя в путеводителе написано, что делать этого не рекомендуется. Пока нам грели кукурузу, стало прохладнее; Нина терла руки, и я рыцарски отдал ей свою куртку (межнациональный язык ухаживания). Взамен я получил влажный поцелуй в щеку и руку, обвившую мою талию. Мы съели кукурузу и зашагали дальше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза