Читаем Тоска по дому полностью

Я вспомнил, как однажды ночью отправился с девушкой на берег моря, и настал момент, когда она остановилась, поцеловала меня и потащила под какой-то навес, но что-то в том, как она двигалась, как расстилала под нами полотенце, сказало мне, что она пытается воспроизвести то, что у нее уже было здесь с кем-то другим.

– Отсюда короче, – говорит Йотам, увлекая меня на боковую дорогу, и я подчиняюсь. Нас несет к стадиону волна болельщиков. Вокруг нас флаги, шляпы, шарфы. Все – желто-черные, но все же я ощущаю привычное волнение, как когда-то в окружении красных флагов «Хапоэля».

– Купим семечек? – предлагаю я. Но он хочет фруктового мороженого. Желтого. Ясное дело. Я покупаю Йотаму лимонное, а себе малиновое, по крайней мере, так у меня будет хоть что-то красное, потому что все прочие красные аксессуары остались дома.

Кто-то опробует свою дудку, и толпа возле касс отзывается нестройным «Оле!» У нас билеты уже есть. Я купил их в четверг, чтобы не толкаться у кассы. У входных ворот тоже изрядная давка, поэтому я ставлю Йотама перед собой и обнимаю руками, чтобы защитить. «Какой же он тощий, – думаю я. – Кожа да кости». Мы медленно продвигаемся вперед. Шаг, и встали. Еще шаг, и снова встали. Полицейские после недавних терактов усилили бдительность и тщательно проверяют каждого входящего.

– Да шевелитесь вы, игра вот-вот начнется, – ворчит отец, посадивший на плечи сына.

– Что ты к ним прицепился, они выполняют свою работу, – одергивают его два парня-близнеца, стоящие за нами.

«Интересно, как мы с Йотамом выглядим со стороны? – мелькает у меня. – Как отец и сын? Или как братья?»

Контролер берет у меня два билета и надрывает их. «Немного похоже на то, как сын в день смерти отца надрывает рубашку», – думаю я и прячу билеты поглубже в карман.

Мы входим.

На весь стадион, сотрясая бетонные стены и сердца, гремят песни болельщиков. На нас из ниоткуда проливается дождь конфетти, смывая все мысли. Нет клуба «Рука помощи». Нет Ноа. Нет раздражения. Футбол – это чистый кайф.

Йотам вырывается из моей хватки и бежит вверх по лестнице. Я мчусь за ним, перепрыгивая через ступеньки и беззвучно реву: «Красные идут! Красные идут!»

Это самый потрясающий миг, когда, поднявшись по ступенькам, ты вдруг видишь перед собой зеленое поле, болельщиков, заполнивших трибуны напротив, и разминающихся игроков. Это как в Эйлате, когда ныряешь в море с трубкой и в маске и тебя сразу окружают рыбы и кораллы.

– Наших болельщиков здесь вообще нет, – сказал Амир, останавливаясь рядом со мной. Я приложил палец к губам, напоминая ему, что он на стадионе «Тедди».

– Верно.

Он хлопнул себя ладонью по лбу и шепнул мне на ухо:

– Ты должен быстренько обучить меня парочке ваших песен, чтобы меня не разоблачили.

– Есть песня об Охане, – начал я, пока он вел нас к двум свободным местам посередине трибуны. Перед нами сидел высокий крепкий парень, и Амир попросил его поменяться с товарищем местами, потому что «ребенку», то есть мне, не видно поля. Под трибуной, направляясь к скамейке «Хапоэля», прошел Моше Синай, и болельщики вскочили и принялись осыпать его ругательствами. Амир улыбнулся мне, но я заметил, что он немного раздражен. Затем болельщики развернули огромный флаг, протянув его снизу доверху; каждый из них брался за край полотнища и передавал его сидящим у него за спиной. Под флагом было темно, жарко и ужасно воняло; Амир наклонился ко мне и прошептал:

– Не могу поверить, что я под флагом «Бейтара». В следующий раз пойдем на стадион «Блюмфилд».

– Не проблема, – ответил я, радуясь про себя, что в наших планах уже появился «следующий раз».

Потом началась игра, и все закричали друг другу:

– Садитесь! Садитесь!

Но никто не хотел показаться придурком, который сядет первым, поэтому все продолжали стоять. В первом тайме игроки все время лажали, а судья свистел и раздавал желтые карточки. По воротам никто не бил, если не считать одного углового, который пробил Пишонт, и мяч по ошибке едва не влетел в сетку. Болельщики, горланившие перед началом игры песни, постепенно успокоились, сели и начали лузгать семечки, и только по окончании первого тайма, когда Моше Синай шел под трибунами в раздевалку, снова вскочили на ноги и начали швырять в него пластиковые бутылки и выкрикивать оскорбления.

– Во втором тайме обязательно забьют, – пообещал Амир.

– Наши, – сказал я, вспомнив программу Иехуды Баркана, которую видел на этой неделе по телевизору.

Я не рассказывал Амиру об этой программе, чтобы не пугать его. А дело было так. Болельщика хайфского «Маккаби» посадили среди фанатов «Бейтара» в желтой «бейтаровской» форме, под которой была зеленая майка «Маккаби». Через несколько минут он снял желтую майку, остался в зеленой и начал громко поддерживать свою команду. Ох и досталось ему от фанатов «Бейтара»! Его отвезли в больницу, где наложили ему на голову десять швов.

«Только бы «Хапоэль» не забил гол!» – молился я про себя. Мне совсем не хотелось, чтобы Амиру накладывали швы.

Но в самом начале второго тайма именно это и случилось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза