Тоска по дому

Что там с «Хапоэлем»? По последним данным, мы были на пятом месте. На какую позицию мы скатились с тех пор?

– У меня экзамен, – сказал Амир.

– Но ты обещал, – напомнил я ему тоном самого обделенного человека в мире. – Кроме того, это последний матч в сезоне, когда «Хапоэль» играет в Иерусалиме!

– Ничего подобного, – возразил Амир, – будут еще матчи на Кубок Израиля.

Но я настаивал:

– Даже если и «Бейтар», и «Хапоэль» выйдут в полуфинал, то играть они будут в Рамат-Гане.

– Ого! – сказал он, и все же я чувствовал, что не убедил его. Поэтому я сильно-сильно подумал «да», как делал, когда хотел, чтобы Гиди взял меня с собой на игру, и мысленно четыре раза подряд повторил слово «да». И правда, Амир улыбнулся и сказал:

– Ладно, но при одном условии.

Я думал, он скажет, что я должен лучше вести себя в школе, что маме с папой и без того нелегко. Но вместо этого он сказал:

– Поклянись, что не проболтаешься на трибуне, что я болею за «Хапоэль», потому что иначе мне конец.

Я засмеялся и прижал руку к карману:

– Хорошо, клянусь.

В субботу, в полдень, в черных брюках, желтой рубашке и шарфе, который он мне подарил, я постучал к ним в дверь. Мне открыла Ноа.

– Мы тебя ждали. – И добавила: – Сегодня большой день, правда?

Амир внезапно вынырнул из-за ее спины и сказал:

– Да, сегодня большой день для Шалома Тиквы: к тридцатой минуте три – ноль в пользу «Хапоэля».

А я сказал:

– Размечтался! Три – ноль в пользу «Бейтара», Охана забил три гола.

– Оба вы придурки, – сказала Ноа, – ей-богу.

Амир запрыгал, напевая:

– Он придурок-дурок-дурок!

Я присоединился к нему, размахивая шарфом вокруг головы, как ковбой. Ноа сказала:

– Я должна вас сфотографировать.

Я подумал, что это будет круто, и даже принял особую позу, с растянутым в руках шарфом, как по телевизору, но Амир внезапно перестал прыгать и сказал не очень приятным тоном:

– Не обязательно все фотографировать, можно просто помнить.

Ноа обиделась и сказала:

– Ладно, не буду вам мешать. – И ушла на кухню.

Тут я вспомнил ее записку о том, что в последнее время у них путаются слова, и захотел их помирить. Прямо сейчас, на месте, взять их мизинцы, соединить вместе и сказать: «Мирись-мирись-мирись», но подумал, что если с моими родителями это не работает, почему должно сработать с Амиром и Ноа. Я отказался от этой идеи и сказал Амиру:

– Пойдем?

– Ялла! – воскликнул он и открыл дверь. Он не попрощался с Ноа, поэтому я за него крикнул:

– Пока!

И Ноа из кухни тоже крикнула:

– Желаю хорошо провести время!

Только тогда он буркнул:

– Спасибо. – Это было очень слабенькое «спасибо», не настоящее, и он тут же стал меня торопить: – Ну, чего ждешь? Пошли!

«Неужели он весь день будет так себя вести? – подумал я. – Ба́са!»[68].

Но не успели мы сесть в машину, как он снова превратился в доброго Амира, которого я знал. Он включил радио и сказал:

– Как же здорово, что ты придумал про футбол, Йотам. Мне сейчас именно это и надо. Знаешь, когда я в последний раз ходил на футбол? Пять лет назад. «Хапоэль» играл с «Маккаби». Мы проиграли четыре – ноль.

Я ответил, что в последнем матче, который я видел, «Бейтар» выиграл у «Макаби» Хайфа два – ноль, и сразу вспомнил, что тогда еще был жив Гиди. Тогда у меня еще был брат. Амир как будто прочитал мои мысли:

– С кем ты был на стадионе? С Гиди?

Я ответил:

– Да.

И еще вспомнил, что, когда мы ездили на стадион, Гиди меня как будто не замечал, потому что не хотел, чтобы товарищи приняли его за няньку, но за воротами стадиона он об этом забывал и говорил мне: «Слушай, Йони, ты не отходишь от меня ни на шаг». Он брал меня за руку, прокладывал нам путь сквозь толпу, находил мне хорошее место и следил, чтобы никто меня не толкнул. Однажды меня случайно пихнул какой-то арс[69], и Гиди схватил его за воротник и сказал: «Я-ахбаль[70], смотри куда прешь», а тот боднул его головой. Гиди ответил тем же, и они начали обмениваться тычками, и соседи по трибуне встали, чтобы лучше видеть, но тут, в эту самую минуту, Харази забил «Хапоэлю» гол, и все обрадовались, запрыгали, стали обниматься, и Гиди с арсом тоже. И Гиди сказал ему: «Главное, чтобы чемпионат был наш!» А арс ответил: «И чемпионат, и Кубок!»

Теперь он вспомнил Гиди. Я уже знаю, как меняют цвет его глаза, когда это происходит, но не знаю, утешать его, помочь ему выплеснуть воспоминание наружу или сменить тему. Так что я молчу. В такие минуты я думаю, что отношения, возникшие между нами, возможно, не так просты. В конце концов я уеду из Кастеля. А он? Мало того, что у него больше нет Гиди, так и я исчезну? Ладно, хватит самобичевания, думаю я и проскакиваю еще один светофор. Нельзя позволять страху разлуки диктовать нам, что делать.

– Паркуйся здесь, на тротуаре, – предлагает Йотам.

– А не слишком далеко? – удивляюсь я.

– Ближе все давно занято, – отвечает он с уверенностью бывалого болельщика.