Тот, кому нельзя доверять

— Где я? — на то, чтобы произнести эти два слова мне потребовались израсходовать чуть ли не весь запас своих сил.

— В больнице. Во всяком случае, так это место называют те, с кем я общался.

Я молчал, ожидая продолжения. Мой собеседник помолчал некоторое время, словно думал о чём-то своём, а потом продолжил.

— Это место скорее похоже на сумасшедший дом… С двумя пациентами, — я услышал его тихий смех.

— Ты и я?

— Именно так. Вот смотрю я на тебя лежащего в смирительной рубашке, да ещё и перевязанного кучей прочных кожаных ремней и размышляю: «Неужели и в нормальных больницах с пациентами обращаются подобным образом?» Я, правда, нечасто посещал больницы, но всё же мой опыт подсказывает мне, что так быть не должно. Правильно?

Я промолчал, не зная, что и сказать. Сумасшедший дом? Мы лежим в кроватях, связанные и беспомощные. Хотя мой собеседник только что сказал, что видит меня. Он развязан? Или просто его голову зафиксировали не так надежно, как мою и он может свободно смотреть по сторонам, или, по крайней мере, может, скосив глаза, увидеть, что происходит в этой комнате?

— Ты тоже связан? — спросил я и тут же, чуть не застонал от боли, которая вырвалась из груди и широкими волнами растеклась по всему телу, накрыв меня с головой. Потом она начала медленно отступать, слишком медленно — надо поменьше говорить, я и дышу-то с трудом.

— Нет, — в голосе не было ничего кроме безразличия. Ему было плевать на мои страдания, — Я не связан, но помочь тебе ничем не смогу. Меня обездвижили другим способом… Я больше похож на парализованного. С огромным трудом я могу крутить головой, могу даже пользоваться одной рукой, чтобы дотянуться до чашки с водой, которая стоит у изголовья. Но ноги меня абсолютно не слушаются. Ты не волнуйся… С тобой скоро сделают то же самое, просто они побоялись колоть тебе нужные для этого лекарства — тебя перед тем, как привезти сюда и так неплохо накачали наркотой.

Я молчал, ожидая, когда боль полностью схлынет и я смогу разговаривать.

— Тебя, кстати, обманывают, — сказал вдруг мой собеседник, — Ты сейчас не можешь испытывать боли, поскольку с тобой всё в полном порядке. Просто твой мозг взял на веру пистолет, который сжимал в руках твой похититель и интерполировал твои ощущения до нынешнего момента. То, что ты ощущаешь сейчас — это то, что ты должен был бы ощущать, если бы в тебя по-настоящему стреляли, но ты каким-то чудом умудрился остаться в живых. Понятно?

— Как фотография? — прохрипел я и тут же вновь захлебнулся в волне боли, которая вновь накрыла меня, совершенно не заботясь о том, что я знаю про её нереальность. А может быть она и вправду настоящая? Но как я тогда очутился здесь? И что это за место? Мне конечно неизвестно, какой должна быть загробная жизнь, но это не она. Если после смерти мне было суждено попасть в маленькую комнатку с белым потолком и невидимым собеседником, то какой смысл был в жизни? Если он, конечно же, вообще был…

— Фотография, — до меня опять донесся его голос, на этот раз в нём была легкая заинтересованность, — Неплохо придумано.

Похоже, мои слова заинтересовали его куда сильнее моих мучений. Мне стало немного обидно, хоть эти слова придумал не я. Правда этот человек может лежать здесь уже очень долго, совершенно один, не слыша звуков человеческого голоса и ему приятно слышать человеческую речь. Интересно, а сам я, сколько здесь уже нахожусь? Сколько прошло времени с тех пор, как меня несли вниз головой на чьём-то крепком плече?

— Ты давно здесь? — спросил я, подавляя боль. К моему удивлению она довольно легко отступила, оставив последнее напоминание о себе в грудной клетке, да и то всего лишь едва ощутимой пульсацией.

— Давно ли я здесь? — переспросил мой собеседник с таким пафосом, словно вопрос был риторическим, — Кто знает? Здесь нет окон, нет часов и календарей. Я никогда не видел, чтобы те, кто ко мне приходили смотрели на наручные часы. Я засыпал и просыпался примерно десять раз, но это ничего не значит. Иногда меня погружали в сон искусственно — перед разными процедурами. Последнее пробуждение несколько отличалось ото всех остальных тем, что я обнаружил в комнате тебя и нескольких местных «врачей». Они крепко-накрепко привязали тебя к кровати и ушли, бросив несколько слов про синтезатор боли и несовместимость его с парализаторами. Если ты скажешь, какое было число, когда тебя схватили, то я, может быть, смогу посчитать, сколько времени меня здесь держат.

Какое было число? Я никогда не задумываюсь о таких вещах и не слежу за календарем. Конечно, можно напрячься и посчитать, вспомнить фразы разных людей по этому поводу, за последние несколько дней… Но зачем этим заниматься? Это не даст мне никаких ответов, а значит — ничего существенно не изменит.

— Кто ты? — мне было совершенно безразлично, кем является мой собеседник, но я не нашел более умного вопроса, для поддержания беседы.