Тот, кто ловит мотыльков

Ксения сползла с кровати, подкралась поближе. Но разобрать по-прежнему не могла ни слова. Зато увидела, что Тамара делает. Бабка давила ягоды. Положит одну на ладонь, а пальцами другой руки давит, точно клопа. И соком обмазывает разинутые пасти своих каменюк, красит им рты изнутри.

Ксении стало не по себе.

Последний раз бабка обращалась к камням, когда меняла ей имя. Ксению привозили в деревню и раньше, – изредка, когда матери взбредало в голову проверить, как дела в Таволге. И никогда, ни единого разика не называла ее бабка Алисой. «Алиса – это кошачья кличка, – отрезала она однажды. – Ребенка так звать – грех».

До шести лет Ксения была «деточка».

А потом мать оставила Алису в деревне на целую неделю. Сразу после ее отъезда бабка подвела девочку к идолам, заставила вложить пальчики в пасть самого страшного. Алиса хотела зареветь, но Тамара так глянула, что она прикусила язык. Стояли, молчали. Девочка шмыгала носом.

– Когда родилась? – прокаркала бабка.

Алиса не сразу поняла, что спрашивают именно ее.

– Я не знаю… – Она и впрямь не помнила, когда у нее день рождения.

Бабка обругала ее бестолочью, усадила на стул и отправилась искать сотовый, чтобы позвонить матери. Выяснилось, что родилась Алиса пятого февраля. Бумажку с корявой надписью «пятое февраля» бабка положила в рот каменному чудищу, размазав по ней ягоды земляники, вытащила на следующее утро. Что уж там бабка вычитала на ней, Алисе известно не было, но Тамара взяла ее за руку, отвела к Беломестовой, у которой был дома компьютер и более-менее нормальный интернет, и вместе они нашли сайт со святцами. «Ксения», – прочла бабка, когда ткнули в пятое февраля.

Выпрямилась, вполне удовлетворенная.

Имя легло на девочку, как родное. В глубине души она всегда ощущала, что имя Алиса существует отдельно от неё. В «Алисе» сидела лиса, разложив вокруг лапок пушистый хвост, а где лиса – там и заяц, и нора, а в норе – барсук, а над норой – сосна с дуплом, в котором обитают белки, и все эти звери жили, прыгали, ссорились, спали и ели в ее собственном имени, так что для самой девочки места там почти не оставалось.

«Ксения» было имя просторное, как комната. Алиса вошла в него, огляделась. И поняла, что она здесь хозяйка.

Впервые в жизни у нее появилось что-то по-настоящему свое.

Игрушки мать могла забрать в любой момент, чтобы подарить сыну или дочери одного из своих щекастых. Так исчезли заяц Яша и безымянный медвежонок с заштопанным ухом. А вот имя – имя полностью принадлежало девочке. Его не отнимут.

– Где две беды, там и пять, – сообщила бабка.

Ксения не выдержала.

– Бабушка, что случилось?

Даже на кукушку в часах Тома обратила бы больше внимания. Она ходила, бормотала, шепталась со своими идолами, и постепенно из ее бормотания перед внимательно слушавшей девочкой стала вырисовываться картина случившегося. Ксения сначала обмерла, потом догадалась спрятаться под стол. Затаилась, забывая дышать.

Бабка уже стала сама не своя. Накричала на кого-то: «Говорила ведь, давайте с вами пойду! Куда вы ее понесете? Где положите? А вы – сами справимся, сами! Напортачили, бестолочи! А Тамара исправляй».

Ой-ей, думала Ксения. Теперь все изменится.

Смерть вернулась из леса.

3

Что произошло в сарае? Этот вопрос не давал Маше покоя. Старуха заманила ее туда и собиралась столкнуть в погреб? Если нет, почему он был открыт? Ксения утверждает, что ее бабушка всегда опускает крышку. И если Пахомова оставила его распахнутым специально, была ли эта ловушка устроена специально для Маши, или Тамара Михайловна поджидала первого попавшегося беднягу?

– Не слишком-то большой у нее был выбор, – бормотала Маша, растапливая печь.

К ночи обещали похолодание.

Ей нравилось топить печь, нравилось выбивать половики. Проветривать, вытирать пыль, выгонять мух. Заботиться не только о себе, но и об этой старой, довольно тесной и не слишком-то уютной, по правде сказать, избе.

Когда Маша впервые вошла в Татьянин дом, у нее перехватило дыхание. Она оказалась в знакомом, почти родном интерьере. Выцветшие обои в зеленую полоску. Диван под флисовой накидкой. Лаконичные фарфоровые статуэтки на книжной полке, коробка с деревянными бочонками лото на подоконнике: способ скрасить вечера, почти забытый с появлением телевизора. И сам телевизор, вполне приличная «плазма» на стене, где когда-то висел ковер: об этом свидетельствовал прямоугольник, внутри которого бумажные обои сохранили первоначальную яркость цвета.

Интерьер был Маше знаком, потому что с той же функциональной простотой была обставлена дача ее дедушки. Дачу Маша не просто любила – дом был частью ее. И когда дед продал его, Маша ощутила себя так, словно из нее вырезали кусок ее самой. Без этого фрагмента можно было функционировать, но его отсутствие постоянно ощущалось. Она превратилась в инвалида, чья ущербность не была видна никому, кроме нее. Ее даже мучали фантомные боли: она тревожилась, застраховали ли в этом году дачу от пожара, листала прогноз погоды, и только увидев «Синоптики обещают дождливое лето», вспоминала, что беспокоиться уже не о чем.