Тот, кто меня купил

— Тогда целуй смело. У моей машины тонированные стёкла. И в следующий раз постарайся делать то, что я прошу.

— Приказываешь, — вздыхает она тихо.

— Это одно и то же.

Тая вздыхает ещё раз и наконец-то прикасается ко мне губами. Легко. Почти воздушно. Но я не даю ей отстраниться — целую так, что даже немного забываюсь.

Она сидит смирно, как овечка. Руки крестиком на коленях. И губы — неподвижное надгробие в усыпальнице фараона. Ну, ладно. Над этим мы тоже ещё поработаем. А сейчас прочь, прочь отсюда!

12. Тая

От его поцелуя горят губы. И после встряски тёткиной хотелось спрятаться в его объятиях. Прикоснуться руками к груди. Или волосам. Погладить виски, пройтись подушечками пальцев по шее. Это впервые. Но, может, потому что он за меня заступился? Встал на мою защиту? Я не хочу назад. В удушливые стенания тётки. В маленькую квартирку, где прожито семь лет.

Нехитрая арифметика: шесть лет с родителями, шесть — в детском доме и дважды в разных семьях, где я, как капризное тепличное растение, прижиться не смогла. И семь лет с тётей Алей. Не самые худшие годы. Это правда. Несмотря на все тёткины тычки и шпильки. Но однажды чаша терпения переполняется.

— Мы можем заехать дом… — я осекаюсь, понимая, что должна отвыкать называть эту квартиру домом, — к тётке? Надо вещи забрать.

— Плюнь на одежду. У тебя будет всё, что нужно, и даже больше.

Он красиво ведёт машину. Уверенно. И снова эти красивые ухоженные руки. Так и тянет потрогать.

— И всё же я бы хотела забрать кое-что. Там мой ноутбук. Книги, конспекты… Сессия начинается. В общем, даже если операция «выйти замуж» закончится через неделю, я хочу забрать самое главное. Чтобы не возвращаться. «Никогда больше» — мысленно. Зарекаться, конечно, не стоит. Но я всё же надеюсь.

— Мотю и Хрюна заберёшь? — в уголках его губ прячется улыбка. Впечатлила я его таки своим плюшевым зоопарком.

— Моти давно нет. Потерялся однажды. А Хрюн живёт и здравствует.

— Тогда нужно обязательно ехать. Выручать верного стража твоей… хм… целомудренности.

Он посмеивается. Пусть. Это можно потерпеть. Тем более, Эдгар делает это не зло.

— Ты не переживай. Мы как раз успеем. Машиной быстрее. А тётка пока доберётся до дома. Если она домой, конечно.

— Я похож на того, кто переживает? Да пусть твоя паучиха хоть ковром дверь заплетёт, мы заберём твои вещи.

И так решительно он это говорит, так воинственно каменеет его челюсть, что я невольно смеюсь. В одном мне повезло несомненно: он тот, кто не даст меня в обиду. А я его извращенцем величала. Даже стыдно. Но это от незнания.

Когда он останавливается на площадке неподалёку от знакомого подъезда, внутри сжимается нехороший комок. Я не смогла скрыть свой испуг.

— Неужели ты думала, что я не узнаю о тебе всё, прежде чем звать замуж? — приподнимает Эдгар бровь, и я с облегчением выталкиваю застрявший в горле воздух. И правда, что это я?..

Он идёт со мной. И шушуканье бабок на лавочке то прекращается, как по мановению волшебной палочки, то яростно возобновляется, когда мы, поздоровавшись, заходим в подъезд.

— Смотри… тихоня…эт надо ж…Отхватила.

Они что-то ещё бормочут да сетуют, но Эдгар начинает чихать и кашлять от пыли.

— Веди уже быстрее, — ворчит он недовольно, — пока меня не настиг приступ аллергии. У вас, видимо, коты. А у меня непереносимость на кошачью шерсть и запах.

— Да мы уже, собственно, — открываю я дверь на первом этаже своим ключом. В последний раз?

Страшно. Несмотря ни на что, страшно. Это как кусок жизни уходит в прошлое. Как часть сердца отрезать и выкинуть. Жаль, что с тёткой так. Но, может, есть шанс наладить хоть какие-то отношения. Эдгар обещал пригласить её на свадьбу и не запретил видеться. Она всё-таки единственная моя родственница. Больше нет никого. А если и есть, я ничего о них не знаю.

Я собираю вещи, а Эдгар стоит столбом на пороге моей комнатки. Рассматривает безразличным взглядом помещение. Взгляд его скользит по выцветшим обоям, по узкой кровати с деревянными спинками. Задерживается на столе с поцарапанной столешницей, где ровными стопочками лежат мои конспекты и приютилась настольная лампа советских времён с абажуром. Тётка мне её придарила много лет назад. Да так она со мной по жизни и прошла несколько школьных лет и два года университета.

Мне не стыдно: в комнате чистота и порядок. Я очень аккуратная и экономная. Заслуга детского дома и опять-таки тёти Али.

— Ты всё? — торопит меня Эдгар. Видимо, ему не терпится поскорее уйти отсюда. Не нравится ему здесь, наверное.

— Сейчас. Вещи захвачу.

— Я же сказал: оставь, — в голосе столько резкой непримиримости, что я выпрямляюсь, сдувая прядь с глаз. Черты лица его заострились, стали почти хищными. Тёмная щетина выделяется как-то особенно остро. Он побледнел? Ему дурно? Да ну, быть не может.

— Эдгар, это мои вещи. И я хочу их забрать.

— Я же сказал: у тебя будет всё необходимое и даже больше. Ты плохо слышишь? Или не умеешь слушать?

Почему он злится-то? Ничего не могу понять.

— Это будут твои вещи. И когда всё закончится, я бы хотела уйти с тем, что у меня есть.