Тот, кто меня купил

Олька, кстати, явилась сегодня в университет. Тихая и скромная, как всегда. Ни по телефону, ни на агрессивные прыжки Синицы она ничего не рассказала о том, где пропадала вчера, чем занималась и что с ней случилось после того, как маленькая компания разбрелась по домам.

Синица знала лишь, что Игорь отвозил и тётку мою незабвенную, что не отказалась пожрать за чужой счёт в ресторане, и Ольгу. Что у них случилось после — тайна, покрытая мраком. Но со вчерашнего дня я всё время напряжённо думаю: не обидел ли он случайно нашу тихую Смородинку?

Олька как попугай твердила, что нет, её никто не обижал. Но почему-то упорно отказывалась рассказывать, почему сутки не появлялась нам на глаза. Игорь её припугнул? Этот, наверное, может.

— Вы бы не могли помочь? — мне приходится обращаться к нему, потому что я не знаю, как ухаживать за подобными собаками. Мои познания ограничиваются туманным покормить и выгулять.

Игорь снова кивает. В магазине он уверенно берёт и корм, и миску, и прочие необходимые вещи. Наверное, делает это не первый раз.

А ещё мы заезжаем в цветочный магазин, и я наконец-то покупаю диффенбахию и две цветущие пеларгонии. Для начала неплохо.

— С собакой нужно гулять дважды в день. Утром и вечером, — снисходит до объяснений Игорь, когда мы подъезжаем к дому. — А с такой собакой нужно много гулять. Комондоры любят побегать. И вообще это плохая идея — держать такого пса в небольшой квартире.

— Плохая идея — сдать собаку приют и лишить её дома, — возражаю не из вредности, а из чувства справедливости. — Вам никогда не понять, каково это — жить без дома и семьи.

В общем, это обвинение. А я всё ещё на эмоциях, поэтому настолько резка. Но мне больше нечего сказать человеку, который похож на механизированный автомат.

А ещё я думаю, что возле Эдгара какие-то странные люди находятся. Хоть Севу взять — бабника и выжигу, хоть Игоря твердолобого и неулыбчивого. Но, нужно быть справедливой: Игорь хотя бы предан моему мужу. А что Сева за фрукт — видно издалека. По мне так он предаст не задумываясь. Но Эдгар не похож на легковерного добрячка, а поэтому лучше держать подобные соображения при себе.

Чтобы скоротать время, я решила заняться уборкой. Че Гевара ходит за мной по пятам и заглядывает в глаза. Мне чудится, будто пёс боится, что его бросят или сделают что-то ужасное, если он посидит на одном месте спокойно.

Я ему и еды насыпала, и водички налила. И коврик в коридоре постелила, а Че продолжил ходить за мной хвостом.

— Жаль, что нельзя использовать тебя вместо половой тряпки. Как раз то, что нужно.

Че Гевара радостно лает и трясёт ушами. А после я готовлю лёгкий ужин и перерываю Интернет — читаю всё о комондорах. Это вместо того, чтобы готовиться к сессии. Диффенбахия поселяется в большой комнате. Пеларгонии — на кухне.

— Завтра я куплю тюль, рассказываю я собакену, прихлёбывая чай. — Жалюзи, конечно, хорошо, но хочется немного уюта, воздуха, чтобы тюль колыхался, когда в окно дует ветер.

Договорить я не успеваю: пёс срывается с места и с радостным лаем бежит к двери.

— Ну всё, сдал с потрохами, тварь лохматая, — Эдгар ворчит, но по лицу я вижу: он спокоен и даже расслаблен. Линии лица не такие резкие, как обычно. — Как вы здесь? Поладили?

Я киваю. В горле у меня ком. Не хочется, чтобы он понял.

— Иди сюда, — это почти приказ. И глаза у него опасно притягательные, как два магнита. И я шагаю на его зов, как кролик. Прямо в объятия.

Он обнимает меня. Я чувствую его губы у себя на макушке. Замираю от невыносимой недосказанности и нежности. Я готова повеситься ему на шею, но стою, замерев, греясь возле большого и сильного тела.

— Обними меня, — снова командует. Голос звучит его почти резко, властно, но я чувствую волнение от его низкой хрипоты и смыкаю руки на его талии в замок. Словно ставлю печать. Прижимаюсь плотнее и поднимаю лицо.

Эдгар наблюдает за мной. Мягкая усмешка касается его губ. Рядом сидит псина и радостно колотит хвостом по полу.

— Кто-то обещал сегодня сделать для меня что угодно, — от коварной вкрадчивости мурашки бегут врассыпную от макушки по всему телу. — Хочу кофе и рассказ, где ты научилась завязывать мужские галстуки.

Я смеюсь смущённо: придётся признаваться. Дался ему этот галстук!

— Ты почему не сказал, что у тебя есть собака?

— А у меня и нет собаки. По крайней мере, до сегодняшнего дня не было.

— Тогда откуда? — удивляюсь я, поглядывая на пса, что сидит, склонив голову на бок и свесив язык.

— Че Гевара — псина моей любовницы, Мирославы.

Он произносит это буднично, как само собой разумеющееся. И очарование спадает, линяет до бесцветной серости. Я расцепляю руки. Они сами падают безвольно вдоль тела. Отойти от Эдгара я не смею, но в груди будто кол вогнали. И больно. Почему мне так больно?..

Эдгар поднимает мой подбородок двумя пальцами — большим и указательным. Жёстко, почти принудительно, потому что я сопротивляюсь, не желаю ни смотреть ему в глаза, ни показывать свой потухший взгляд.

Он меряет меня глазами. Холодно, словно ищет что-то. Я собираюсь с духом, смотрю ему в глаза и молчу.