Тот, кто меня вернул

Во время вечерней прогулки я не выдержала.

— Для чего тебе столько экранов? Вы ведёте наблюдение за объектами? Например, за домом Седова?

Я постаралась, чтобы мои вопросы прозвучали непринуждённо. Праздно. АД хотел, чтобы я проявила интерес к его работе, так вот, пожалуйста. Будем считать это невинным женским любопытством.

Но АДа не проведёшь. Его реакция застала меня врасплох.

— Даже не начинай! — закричал он. Схватив меня в охапку, тряхнул со всей дури. — Я запрещаю тебе думать о глупостях! Слышишь меня? Обещай, что прекратишь! Никакой мести!

— Я просто спросила, — смотрю в сторону, потому что правда отражается в моих глазах.

АД удерживает мой затылок, заставляет посмотреть ему в глаза.

— Не смей об этом думать! — кричит с такой яростью, что на лбу выступают вены.

Вырвавшись из его рук, я побежала к дому, благо взяла свой ключ. Запыхавшись, захлопнула за собой дверь и скрылась на кухне. Я бы и рада не думать о мести, но это невозможно. Она идёт рука об руку с пробуждением, с реабилитацией. Месть — это главный признак того, что я возвращаюсь к жизни.

АД ворвался на кухню, не сняв обувь и куртку, и надвинулся на меня.

— Давай, Лера! Скажи, как тебя отвлечь, и я это сделаю. Хочешь играть в игры? Давай, хоть в настольные, хоть в снежки. Хочешь — поедем в город, будем гулять всю ночь. Пить, танцевать. Хочешь — читай книгу вслух, а я буду слушать. Всю ночь читай. Хоть энциклопедию, мне пофиг. Скажи, как тебя отвлечь, и я это сделаю, только забудь о мести. Ты поняла меня?

Поймал меня в углу между раковиной и холодильником, ударил кулаком в стену и замер в ожидании моего ответа.

Враньё не прокатит. Не сейчас. Не с ним.

— Я не могу не думать о мести, а когда увидела камеры наблюдения…

— Прекрати! — взвился он. — Не будь дурой! Что ты придумала? Решила проползти между камерами, как Джеймс-мать его-Бонд и пробраться в резиденцию Седова? И что дальше?

— Не знаю.

— Лера! — Холодными ладонями обнял мою шею, словно собирался задушить. — Экраны в моём кабинете — демонстрационные! Они поставлены для клиентов, чтобы показать возможности фирмы. Такие люди, как Седов, живут в крепостях. Повсюду развешены камеры наблюдения, а экраны спрятаны в настоящих бункерах, а не в общественном офисе. За ними следит целая толпа охраны! Тебя даже на территорию не пропустят, а если Седов услышит твоё имя…

АД закрыл глаза и прижался вспотевшим лбом к моему. Снег на воротнике его куртки холодил кожу.

Наше дыхание смешивалось, близость будоражила, будила.

АД кричит и беснуется, потому что боится за меня. От этой мысли становится тепло. Даже жажда мести отступает, хотя и неохотно. Мужчина с адским характером боится моего безрассудства.

— Не смей! — выдыхает он. Эти слова, влажные, тёплые, оседают на коже. Проникают глубже.

Руки АДа гладят шею, спускаются на грудь. Большими пальцами он надавливает на ключицы, словно пытаясь сгладить шероховатость.

— Не смей, — повторяет совсем тихо, прямо в губы, и я уже не помню, что именно он запрещает. Пусть, я согласна. Я не посмею, только пусть продолжает водить руками по моей коже. Так странно, словно не ласкает, а запоминает её рисунок. Каждую выпуклость ключицы. Впадинку над грудиной. Ласкает её кончиком пальца, и моё горло смыкается от подавленного стона.

Крохотное движение — и я касаюсь губами его щеки. АД выдыхает, гладит теплом мой висок.

Моя душа замерла на цыпочках, тянется к нему, трепещет в ожидании чуда.

Сомкнуть губы недостаточно. Нужно большее, намного большее. От тяги ломит глаза.

Не хочу думать о мести. Забуду о том, что АД помогает Седову, что у него скверный характер.

Не верю в его равнодушие. Он только что доказал обратное. Наглядно.

— Отвлеки меня, — прошу.

Под ногами — куртка АДа, наспех скинутая на пол. Затылком к стене, тело к телу, притягиваю его ближе. Больная рука на его плече, левая обнимает за шею. Тяну, царапаю. АД отвечает смятыми губами, руками — везде, всей силой прижимает, окружает.

Это не поцелуй, это — мятеж.

Мятеж против близости, которую мы пытались отвергнуть. Против несовместимости, с которой не поспоришь. Против людей, которые между нами, вокруг, везде. Которые поджидают в нашем будущем с бьющей правдой наперевес.

У такого мятежа не бывает прелюдий. В него бросаются всем телом, как с обрыва. Слишком многое может случиться, пока ты взываешь к разуму. Пока привыкаешь к чужим рукам. Пока пытаешься понять мотивы неразгаданного тобой мужчины. За время прелюдии можно передумать. Или ужаснуться. Или попытаться снять колготки, дёргаясь, как паяц, и вспомнить о прошлом.

Поэтому мы падаем в мятежную близость, избегая прелюдий.

АД подсаживает меня на стол, толкает — и я ложусь на спину, удерживая его ногами. Наклоняется надо мной, снова целует, сам справляется с моей одеждой. Входит — резко, откинув голову назад. Чтобы я не видела его лица?

Во мне разливается спокойствие. Пьяное, дивное. Сильное, как наркоз.

Это случилось.

АД вошёл в меня. С этого момента всё будет по-другому.