Тот, кто может все

— Ну, знаешь, такой работы у меня для тебя нет, — ответил куратор и по-стариковски сгорбился, стал намного ниже ростом. Он шмыгнул носом, с которого норовила скатиться капля. Насморк у Алексея Алексеевича был, кажется, хроническим. И одна капля традиционно висела на кончике носа, как звезда на погоне. — Это вообще не мой профиль. Я про вторую часть твоего ответа говорю. Где-то на зонах наверняка существуют должности палачей, хотя смертная казнь у нас в стране официально считается «замороженной». А палачей используют, когда требуется кого-то с пожизненным сроком на тот свет отправить. И его медленно уничтожают. Унижением, какими-то медикаментами. Но я к такой системе никакого отношения не имею. Могу только свое руководство запросить. Тебя устроил бы переезд в такое место, где есть «зоны» для «пожизненных»?

— Это не мой профиль. Я не могу убивать того, кто не сопротивляется. Тем более не могу медленно травить людей… Вот охранником к какому-то серьезному человеку я бы пошел. Наверное, сгодился бы и в начальники охраны. Главное, чтобы мне платили нормальные деньги, на которые можно жить…

— Охранником, говоришь… Ну, у меня самого выхода на какие-то подобные структуры нет. Есть только сомнения. Какой из тебя охранник! Ты же по природе своей и по службе — типичный диверсант. Ты обучен охрану обходить, а не самому охранять.

— Охранник, который знает все возможные уловки диверсантов, лучше других должен справляться с делом, — здраво рассудил я.

— Может быть, и так, — легко согласился Алексей Алексеевич. — Но у меня и на такие структуры выхода тоже нет. И все же я доложу по инстанции, может быть, командование чем-то тебе поможет. А я, в свою очередь, слегка помогу тебе деньгами. Материальную помощь выдам. Но в традиционно ограниченном размере. Пиши пока расписку на двадцать тысяч рублей…

Он взял с кухонной полки общую толстую тетрадь в клетку, неровно вырвал листок и положил передо мной. Ручка у меня была своя, и она торчала из кармана, что Алексей Алексеевич, естественно, давно уже заметил.

А сам он прошаркал ногами в дальнюю комнату и долго гремел там ключами на связке и металлической дверцей сейфа. Мне даже показалось, что куратор с кем-то там разговаривает, хотя, скорее всего, он просто вслух считал деньги.

Но я, хорошо понимая и самого Мягкова, и вообще этот тип людей, предполагал, что больших денег он в сейфе не держит, а ключами на связке и дверцей сейфа гремит намеренно, сбивая меня с толку. А сами деньги прячет где-то или среди белья в шкафу, или внутри матраца, на котором спит, или вообще под подкладкой старой засаленной фуфайки, что валяется под вешалкой в прихожей, прикрывая сверху обувную полку.

Предложенные двадцать тысяч никаких проблем решить не могли, но хотя бы позволяли оттянуть их решение. По крайней мере, теперь хватало на бензин, чтобы ездить за продуктами или за чем-то другим необходимым в ближайший город, где все можно купить дешевле, чем в деревенском магазине, ориентированном на московских дачников. Да и сейчас было на что вернуться к себе в деревню. Можно машину заправить полностью, под крышку бензобака. По крайней мере, я был благодарен за эту подачку и своей прежней Службе, и лично Алексею Алексеевичу Мягкову…

Передвинув куратору свою расписку, я забрал четыре пятитысячных купюры, которые в настоящий момент являлись для меня почти несметным богатством, и сунул деньги в бумажник. После чего, поблагодарив Алексея Алексеевича, поспешил с ним расстаться. За окном активно темнело. А мне предстояло еще проехать достаточно немалую дорогу, кроме того, навестить домик в пригородном селе и спрятать в тайник кастет.

От дополнительной порции чая я отказался, хотя чай у Мягкова всегда был вкусный. Чай он выписывал, как сам однажды рассказал, через Интернет и смешивал три или четыре различных сорта, создавая собственный коктейль. Но к этому, видимо, необходимо было иметь склонность. У меня же такой склонности не было. Правда, дома я иногда добавлял в заварочный чайник немножко листьев мелиссы или простой мяты, но делал это редко…

Машина дожидалась меня внизу, неподалеку от подъезда. Когда я занимал место, рядом был припаркован только один «уазик» с военным номером. Сейчас же к нему добавились целых три неплохих иномарки. Причем поставлены они были так близко к моей «Волге», что я с трудом сумел открыть дверцу и сесть за руль, не поцарапав своей дверцей чужую машину. Так же аккуратно я выехал сначала задним ходом, потом развернулся и, покидая двор, выбрался на улицу, где в потоке машин чувствовал себя более уверенно, чем во дворе, рядом с играющими детьми. Когда у меня зазвонила в чехле трубка, я решительно принял вправо, прижался к бордюру и остановился. Сработало армейское отношение к дисциплине. Мне никто не помешал бы разговаривать во время движения, но я подчинился правилам дорожного движения.

Определитель высветил незнакомый номер.

— Кукушкин. Слушаю… — осторожно отозвался я.

— Виктор Вячеславович? — спросил густой и весомый голос.

— Да-да, я слушаю вас. Кто говорит?