Тот, кто полюбит все твои трещины

а я сказал: Ты так трогательно обо мне заботишься.

а она сказала: Я пошутила! Извини; я нервничаю.

а я сказал: Не надо; это вредно для ребенка. Я поцеловал ее в лоб.

Она сказала: Кстати, я серьезно: когда вернешься, приберешься в гараже?

Конечно, вселенная не черно-белая, и противоположности оказались более неустойчивыми, чем мы ожидали. Противоположностью собаки может быть кошка, а может быть другая собака или вообще ничто, отсутствие собаки.

Я должен повторить, что это всего лишь математическое упрощение, но оно передает основной принцип. Вот еще несколько примеров:

Заметьте, что в последнем примере в трех случаях из четырех противоположностью молчания будет молчание. Мы с большой помпой объявили о наступлении новой эры равновесия и понимания, но чем больше тестов мы проводили, тем меньше были уверены в том, что ждет нас по ту сторону двери, на строительство которой мы потратили восемь месяцев.

Что, если ты зайдешь в Анти-Дверь, а гравитация поднимет тебя над землей и отправит в открытый космос? Что, если кислород по ту сторону двери окажется ядовитым? Что, если в комнате, из которой ты выходишь, нет никаких пираний, а ты войдешь в помещение, битком набитое зубастыми рыбами? И самое ужасное – что, если мир по ту сторону двери не лучше и не хуже нашего, а просто другой? Что, если в нем так же много войн, голода, беззакония и трусости?

Но Фрэнка и Фелисити Филдингов, а также их фонд, не интересовали все эти «что, если», их интересовали конкретные результаты, а поскольку у нас их не было, они урезали финансирование, и я вернулся к малопривлекательной роли мелкого раздражителя для подростков, страдающих от похмелья, мужа и, рано или поздно, предположительно, отца.

Однажды днем после особенно провальной лекции «Материя – это тонкая материя» я вернулся в свой скромный кабинет на четвертом этаже отделения естественных наук и обнаружил, что тесное, плохо освещенное помещение, которое университет счел достойным меня, стало еще теснее.

На моем стуле сидел, положив ноги на стол, не кто иной, как Карл Хесслейн, а за ним стояла Анти-Дверь, загораживая выходящее на аллею окно (единственный источник естественного освещения в комнате).

Почему она здесь? – спросил я,

а доктор Хесслейн сказал: Ты думаешь, я собирался просто отдать ее Филдингам? Они бы даже не знали, что с ней делать!

а я сказал: Мы тоже не знаем, что с ней делать.

а он сказал: Просто подержи ее здесь, пока я не найду место получше, хорошо?

а я сказал: Но что, если кто-нибудь ее увидит? Что, если кто-нибудь из студентов захочет зайти в приемные часы?

а он сказал: Это когда-нибудь случалось?

а я сказал: Пока еще нет, но мне нравится думать, что кто-нибудь может меня удивить.

а он сказал: Просто подержи ее здесь несколько недель. Обещаю, ты забудешь, что она вообще здесь стоит.

Что сказать, я не забыл. Дверь была у меня за спиной, пока я проверял работы студентов. Дверь была у меня за спиной, пока я обедал у себя в кабинете – чередой унылых салатов из университетской столовой. Каждый день комната казалась все меньше, а Анти-Дверь – все больше.

Дверь была у меня за спиной, когда мне поступил звонок от Джессики: она возвращалась от врача, у которого надеялась узнать, почему ребенок так и не вышел на свет за полтора года.

Доктор думает, это может быть психосоматическое, – сказала она. – Он думает, что, возможно, я подсознательно не готова к ребенку.

а я сказал: Серьезно? А ты как считаешь?

а она сказала: Ну, я считаю, что готова… Может быть, я чувствую, что ты не готов.

В смысле я не готов? Я готов.

Потом была пауза, и она сказала: Мне кажется, ты еще не примирился с мыслью, что все изменится, как только появится ребенок. Он повлияет на нас, нашу независимость, нашу карьеру, на все, что для нас важно…

а я сказал: Почему ты думаешь, что я не готов к этому?

она вздохнула и сказала: Я не знаю, Йони.