Тот, кто шепчет

Это место, должен вам сказать, выглядит как настоящие руины, где вечно спотыкаешься об обломки древних, почерневших камней — опаленных огнем, заросших сорной травой, — вот все, что осталось от некогда стоявшего здесь замка. Входом в башню служит полукруглая арка, вырубленная в стене. Эта арка расположена не со стороны реки, а выходит на запад, на луг и рощу каштанов. Я добрался до башни, когда небо уже потемнело, а ветер усилился. Под аркой стояла Фей Ситон и смотрела на меня. Фей Ситон в пестром шелковом платье, в белых плетеных туфельках на босу ногу. На руке у нее висели купальник, полотенце и купальная шапочка, однако она еще не успела искупаться — ее блестящие темно-рыжие волосы были в полном порядке и ни одна прядь не намокла. Она тяжело и прерывисто дышала.

«Мадемуазель, — сказал я, весьма плохо представляя себе, каких действий от меня ждут, — я ищу Гарри Брука и его отца».

Секунд пять — иногда они могут показаться чрезвычайно долгими — она молчала.

«Они здесь, — наконец сказала она. — Наверху. На крыше башни».

Внезапно (готов в этом поклясться) в ее глазах мелькнуло выражение, какое обычно сопутствует ужасному воспоминанию.

«По-видимому, между ними разгорелся спор. Я считаю, что не должна в него вмешиваться. Извините меня». «Но, мадемуазель…» «Прошу меня извинить!»

И, отвернувшись от меня, она поспешила прочь. Одна-две капли дождя упали на траву, ходившую ходуном от ветра; потом еще и еще. Я заглянул внутрь.

Я уже говорил вам, что башня представляла собой лишь каменную оболочку, а по ее стене вилась лестница, поднявшись по которой можно было через квадратное отверстие попасть на плоскую крышу. Внутри пахло затхлостью и водой. Там не было ничего, совсем ничего, кроме пары деревянных скамеек и сломанного стула. Благодаря длинным узким окнам на лестнице было довольно светло, хотя снаружи уже разразилась настоящая гроза.

Сверху доносились гневные голоса. Я не различал слов. Я криком возвестил о своем приходе, породив глухое эхо в этом каменном кувшине, и голоса тотчас же смолкли.

Я с трудом одолел винтовую лестницу — занятие, вызывающее головокружение и совсем не полезное человеку, страдающему одышкой, — и вылез через квадратное отверстие на крышу.

Гарри и его отец стояли, глядя друг на друга, на круглой каменной площадке, окруженной высоким бортиком и высоко вознесенной над верхушками деревьев. Отец Гарри был в том же плаще и той же твидовой шляпе. Его рот был крепко сжат, лицо выражало непримиримость. Умолявший его о чем-то сын был в вельветовом костюме, без плаща и с непокрытой головой, а развевавшийся на ветру галстук словно подчеркивал смятение его души. Оба были бледны и взволнованны, но, казалось, испытали некоторое облегчение, обнаружив, что это я прервал их разговор.

«Но, сэр!…» — начал Гарри.

"Последний раз, — холодно и бесстрастно произнес мистер Брук, — прошу тебя дать мне возможность поступить так, как я считаю нужным. — Он повернулся ко мне и добавил:

«Профессор Риго!»

«Да, мой добрый друг?»

«Не уведете ли вы отсюда моего сына, чтобы я мог уладить кое-какие проблемы должным образом?»

«Куда мне увести его, друг мой?»

«Куда угодно», — ответил мистер Брук и повернулся к нам спиной.

Незаметно взглянув на часы, я увидел, что было без десяти четыре. В четыре часа мистер Брук должен был встретиться здесь с Фей Ситон и намеревался дождаться ее. Бросалось в глаза, что Гарри совсем сник, из него словно выкачали воздух. Желая смягчить обстановку, а не подливать масла в огонь, я ничего не сказал о своей недавней встрече с мисс Фей. Гарри позволил мне увести себя.

А теперь я хочу, чтобы вы запомнили — хорошенько запомнили! — как выглядела крыша, когда мы покидали ее.

Мистер Брук стоял у парапета, решительно повернувшись к нам спиной. Рядом с ним была прислонена к парапету его легкая деревянная трость желтого цвета, а с другой стороны, тоже у парапета, находился пухлый портфель. Этот полуразрушенный зубчатый бортик, по грудь человеку, опоясывает крышу башни и весь покрыт бледными иероглифами — инициалами тех, кто побывал здесь. Вы отчетливо представляете себе эту картину? Хорошо! Я отвел Гарри вниз. Я провел его по лугу под защиту большой рощи каштанов, тянущейся на запад и на север. Дождь уже начинал лить вовсю, и нам негде было укрыться. В роще было почти темно: стоя под деревом и слушая бормотание листвы, по которой барабанил дождь, я почувствовал, что мое любопытство приобрело маниакальный характер. Я попросил Гарри, на правах друга и в каком-то смысле наставника, рассказать мне, в чем обвиняют Фей Ситон.

Вначале он едва ли слушал меня. Затем этот красивый, получивший хорошее образование юноша, который стоял, сжимая и разжимая кулаки, ответил мне, что невозможно говорить всерьез о таких нелепых вещах.