Тот, кто стоит за спиной

Освобожденный от всяких обязательств перед семьей, страной и Организацией Объединенных Наций, ум санитара постоянно требовал работы, в которой крылатая душа его находила бы отдохновение. Не размышлять о жизни, о вселенной, то есть не философствовать, даже когда стены учреждения и медперсонал уже проплывали перед ним в дымке, как мыс Доброй Надежды, двоясь, троясь, четверясь, или попросту уплывали от него во мрак, он, увы, не мог.

«Что жизнь? — рассуждал он про себя, счастливо ощущая некоторую невесомость в теле. — А ничего! Вот хотя бы майор этот: говорят, у него и дача была. И как раз там, на даче, его и того… Ну и зачем дача? Жизнь должна быть чистой. Чем меньше у тебя есть, тем легче тебе: не надо ничего сторожить. Спи себе спокойно в любой канаве или гуляй по полям. Нет у тебя ничего — ты и свободен. Только тогда и свободен, когда ничего не имеешь… Вот взять меня. Ведь я для себя не обуза? Нет! Вот в чем штука вещей! Где меня ни положи — там и хорошо. А встал я — и пошел, куда хочу пошел, а не куда надо… Эх, я бы и отсюда ушел в Крым или на Азовское море: там ведь рыбы — завались, но не могу пока — здесь радость, то есть «шило», «шильце» родимое… Привязало оно меня. Нехорошо это… Ну что мне их деньги?! Зачем они мне?! Деньги, деньги. Помешались все на деньгах… Ну скажи мне, майор, зачем тебе нужна была эта дача? Нет, понимаешь, понавешают на себя вериг и потом стонут, не знают, как снять их. Ну что, майор, легче тебе стало? Да, теперь тебе хорошо. Теперь ты никому ничего не должен. Лежи себе да помалкивай, а тебя и разрежут, и выпотрошат, и в костюмчик новенький с ботиночками обрядят. А потом повезут под музыку новенького в ящичке. А там уже «бьется в тесной печурке огонь», потрескивает, понимаешь… Хорошо!»

* * *

— Что??? Ты… — растерянная Елена Максимовна стояла перед полковником.

— Да, твой Андрей у меня, у моих людей.

— Ну за это ты ответишь, подлец! — Елена Максимовна выскочила из кресла и подбежала к полковнику. — Где он?

— Я же сказал, у меня. Иди, сядь на место! И не смотри на меня так. Ты и сама знаешь, что пленка в иконе не моя, что меня кто-то хочет подставить. Сейчас, когда идет чистка, кому-то очень мешает моя персона. Да, Лена, я люблю жить широко: люблю предметы искусства, антиквариат, люблю все красивое. Вот и тебя я тоже не зря выбрал…

— Как антиквариат?

— Не надо так мелочно… Я, наконец, люблю деньги. А кто их не любит?! И мне надо много денег, очень много, потому что я такой человек: большой и широкий. Таким уж уродился: с размахом и с запросами… Но я — не предатель, и ты это знаешь. Так почему ж ты не хочешь отдать мне эту проклятую фотографию, которая может стоить мне карьеры, даже свободы? Ведь ты прекрасно понимаешь, что эта московская комиссия долго разбираться не будет. А если через полгода меня все же оправдают, поезд уже уйдет… Ты сама вынудила меня сделать это. Ведь я просил тебя по телефону вернуть фото? Пойми, Лена, у меня нет иного выхода…

— Ну и скотина ты, Вадик… Что с Андреем?

— Не волнуйся. Мои ребята охраняют его.

— Где они, в Васкелове?

— Это неважно. Хочешь, я позвоню им и спрошу о мальчике?

— Да, — взволнованная Елена Максимовна вновь встала со своего места и заходила по комнате, то и дело поглядывая на полковника.

Вадим Анатольевич набрал номер и стал ждать. Но и через минуту ожидания никто не вышел на связь.

— Не отвечают. Позвоню еще раз минут через десять, — сказал • полковник, пытаясь скрыть волнение.

— А ты не думаешь, что только за одно это тебя не то что уволят, а самым натуральным образом отправят за Полярный круг этапом в железном вагоне с решетками?

— Думаю, но у меня нет иного выхода. Ты сама меня вынудила сделать это…

— А если мальчик вдруг убежит от твоих людей и позвонит в милицию? Что тогда?

— Тогда, дорогая Леночка, мне крышка! Но я все же надеюсь на своих ребят.

Внезапно зазвонил радиотелефон. Полковник, не торопясь, поднес его к уху.

— Слушаю… Умер? — Вадим Анатольевич нахмурился. — Когда? Только что… Спасибо. Да нет, ничего не надо теперь. Да, в обычном порядке, — полковник задумчиво положил радиотелефон на колени и, не глядя на хозяйку, устало произнес: — Хромов умер. Еще одна ниточка оборвалась…

— Так его еще вчера убили, — Елена Максимовна удивленно посмотрела на полковника.

— Утром он был еще жив. Умер, не приходя в сознание. Теперь вся надежда на… — полковник запнулся и бросил быстрый взгляд на хозяйку.

И вновь зазвонил телефон. Теперь уже на журнальном столике.

* * *

Автомобиль свернул с проселочной дороги на едва заметную двумя широкими колеями в высокой траве тропинку и поехал на плоскую вершину большого холма, поросшего густым лесом. Вероятно, здесь совсем недавно проехал какой-то трактор или гусеничный тягач.

Половцев узнал это место. Это был полигон ракетной бригады, находившейся вблизи поселка Пери.

«Волга» упорно ползла вверх, а водила, словно пытаясь помочь автомобилю, напрягался телом всякий раз, когда мотор начинал захлебываться и реветь от бессилия.