Половцев только сжал сыну плечо — так крепко, что тот даже остановился и удивленно посмотрел на отца.
Подтверждалось все, чего так страшился литератор.
Нет, пока ему эти люди ничего страшного не сделали. Все шло пока так, как и должно было идти в подобных ситуациях… Но вот детали: жесты, выражения лиц, недоговоренность и, главное, взвинченность и напряжение, царившие между этими людьми, говорили Половцеву о том, что ситуация имеет свой потаенный смысл, что это — западня, заговор против них: его и сына. И уже одно это маленькое открытие давало ему некоторое преимущество перед твердолобыми «друзьями».
«Пусть они думают, что я ни о чем не догадываюсь…»
Землянкой, к которой их привели, оказался заброшенный погреб, в котором, очевидно, стояли когда-то бочки с огурцами или еще какая-то солено-квашеная снедь.
Здесь, в земляной сырости, валялись разбитые ящики и потемневшие от времени бутыли. Посреди землянки был оборудован стол — большой ящик, на котором стояли бутылки и консервные банки. Рядом со столом находились стулья — ящики поменьше.
Литератор с сыном в нерешительности остановились у входа. Дверь в погреб была открыта, на толстой железной петле висел сбитый замок. Литератор обратился к Владику:
— В багажнике «Волги» раненый человек, ваш лейтенант. Ему необходим врач.
Владик удивленно посмотрел на Половцева, немного подумал, потом буркнул:
— Сейчас разберемся. Давайте, проходите…
— Мы лучше здесь, на солнышке, — попробовал улыбнуться литератор, но Владик сморщился, и, отрицательно покачав головой, толкнул его и Андрея в подземелье. — Вас приказано спрятать.
После этого Владик оглядел земляную нору, сказал, чтоб ничего здесь не трогали, и закрыл дверь, привалив ее снаружи толстым сырым бревном.
Елена Максимовна, победоносно сверкнув глазами, сняла трубку.
— Да, я! А Валентин? Даже вот как? — она гневно посмотрела на напрягшегося полковника. — Да, передай ему трубку, — здесь хозяйка заулыбалась, и деловой тон ее сменился на домашний: — Андрей, это ты?…
Продолжая говорить, Елена Максимовна не выпускала из виду полковника. Она видела, как кровь горячей волной хлынула ему в лицо. Полковник даже привстал со своего стула.
То, что Елена Максимовна узнала из этого телефонного разговора, поразило ее, а последние слова даже заставили насторожиться. Ей показалось, что тот, кто говорил с ней, чего-то не договаривает. Он сказал, что еще раз позвонит по дороге в город, но только пусть она пока ничего не предпринимает и никуда не звонит, потому что на то есть очень веская причина… Но почему позвонил Сергей, а не Валентин?
Елена Максимовна презрительно посмотрела на полковника и взяла со столика пачку сигарет. Полковник с готовностью вытащил из кармана зажигалку и сотворил желтый язычок пламени. Елена Максимовна ухмыльнулась и склонила голову, мол, благодарю покорно. Усталым жестом она положила себе на колени сумочку, которую взяла с письменного стола. Щелкнув замком, она открыла сумочку и, с раздражением порывшись в ней, вдруг извлекла из нее блестящий браунинг и направила его на полковника.
— Ладно, Вадим, не будем больше играть в эту идиотскую игру. Я устала. Та фотография уже у генерала. Пусть во всем этом теперь разбирается московская комиссия: им решать.
Полковник резко встал.
— Лена, ты… — он сделал шаг навстречу хозяйке и замер, поскольку Елена Максимовна подняла браунинг, целясь Вадиму Анатольевичу в грудь.
Положив телефонную трубку, Пахомов, улыбаясь, подошел к багажнику автомобиля и открыл его.
Лейтенант был еще жив: на его шее едва заметно билась лиловая жилка. Бескровное лицо лейтенанта приобрело ярко выраженный землистый оттенок, вокруг рта легкой пемзой запеклась пена. Водила, ухмыляясь, взглянул на раненого коллегу и обратился к «улыбчивому»:
— Кузя, иди сюда. Смотри, кого я тебе привез!
— Ничего себе! Кто это его так? — воскликнул Кузя и цокнул языком.
— Как кто, Кузя? Хочешь сказать, что это не ты его продырявил?
— Конечно, нет! Да у меня и калибр не тот, и задача была другая… Уж не ты ли его, Пахом?
— Я? Это же мой друг, спарринг-партнер! — засмеялся Пахомов. — В лоб ему дать могу, а подстрелить — ни-ни! Ладно, в общем, вовремя завалил. Не подстрели ты его, у меня бы возникли трудности…
— Да это не я, Серега!
— Ладно трепаться-то: не я! А кто ж еще? Кузя пожал плечами и взглянул на раненого:
— Слушай, Пахом, зачем ты привез его? Куда его девать теперь?
— Это господин литератор настоял. Он ведь гуманист. Ты же знаешь, Кузя, гуманиста хлебом не корми, дай ему только кого-нибудь спасти! — и Пахомов с Кузей нарочито громко засмеялись, с вызовом глядя друг на друга. — Слушай, пристрой его куда-нибудь… пока.
— А может, его…
— Нет, что ты. Литератор вой подымет!
— Ну и что? И его туда же…