Ежегодное собрание Совета – это большое событие, на него наверняка съедутся все главные британские ведьмы, а возможно, и многие из Европы. Однако именно важность встречи превращает ее в явную мишень для Альянса, а значит, и охранять ее будут на совесть. Остается только надеяться, что Альянс сочтут расколотым и обессиленным, неспособным напасть.
Проблема номер четыре – дата. Обычно собрание проходит в последний день апреля, но с Сола станется поменять и эту традицию.
Другая проблема – планировка, здание Совета – это настоящий лабиринт коридоров. С восьми до четырнадцати лет я регулярно бывал там раз в году, и, хотя я видел лишь маленький кусочек всей постройки, это не помешало мне понять, насколько она велика и запутанна. Селия, Греторекс и еще кое-кто из наших тоже неплохо знают его отдельные части, и, когда они рисуют их по памяти, получается план всего дома от подвала до чердака включительно. Только наверху остаются пробелы, о которых никому в Альянсе ничего не известно; поэтому мы решаем, что именно там находится лаборатория Уолленда.
Новички из всех семи лагерей Альянса теперь с нами. Их больше, чем я надеялся, но меньше, чем нам нужно: двадцать семь. Лица в основном незнакомые. Мы вместе изучаем последовательность комнат и коридоров. По плану первым вхожу я, а остальные за мной, но не раньше, чем мне удастся нейтрализовать невидимость Охотников и убить или захватить Сола. Греторекс без конца твердит новеньким:
– Вы должны уметь ориентироваться в здании, даже если там будет темно или полно дыма. А для этого надо знать его план лучше, чем свои пять пальцев. – Это касается и меня.
Чтобы помочь нам научиться ориентироваться, коридоры здания Совета размечают на земле колышками, а самые важные участки дублируют стенами из дерева и мешковины. Это подвал, первый и последний этажи. Через подвал я войду внутрь. Именно туда ведет проход из Башни, чтобы легче было незаметно перемещать заключенных между ней и зданием Совета. На первом этаже находятся все главные кабинеты и залы, включая кабинет Сола.
Макет строили без меня, так что, когда я прохожу по нему впервые, кое-что в нем кажется мне неточным. Лестницы в подвал, к примеру, должны быть у́же. Помню, что охранники просто пропихивали меня перед собой, когда вели вниз, до того там было тесно.
Я захожу в копию той камеры, где меня держали. Стены из мешковины, потолка нет. Сейчас утро, и надо мной голубое небо. Я меряю модель шагами и вспоминаю. Здесь я был прикован, столько мог пройти вдоль одной стены, столько – вдоль другой. Я покидаю камеру и иду в комнату 2С. Она больше похожа на настоящую, наверное, светлые стены напоминает мне белизну той лаборатории. Я ложусь на землю и вспоминаю, как склонялся надо мной Уолленд, как делал татуировки. Интересно, сколько еще ведьм прошли с тех пор через его руки?
Я прохожу через весь этаж. Запоминаю, как расположены двери, а заодно прикидываю, сколько народу может оказаться у них в камерах. В каждой одиночке по одному или человек по двадцать, стиснутых так, что негде лечь? Я вспоминаю истории о ГУЛАГе, о наказаниях и пытках, которые читала мне Селия, и думаю, что Совет вряд ли упустит возможность дополнительно помучить заключенных.
Я снова возвращаюсь в «свою» камеру и сажусь в том самом углу, где был прикован и где впервые с тех пор, как стали нарастать мои магические силы, вынужден был провести под крышей всю ночь. Помню, как меня тошнило, как было страшно. Мне было тогда шестнадцать лет – кажется, так мало, – а ведь мне сейчас только семнадцать, значит, это было всего год назад, даже меньше. Черт, а ощущение такое, как будто прошло лет двадцать. Я изменился, столько пережил. Тогда у меня была одна цель – сбежать и получить на день рождения три подарка; одно желание – жить свободным. И вот я здесь, мой дар при мне, а с ним и многие другие. Сил у меня столько, что для одного человека даже многовато, и все это я ставлю на карту. Но я уверен, что наш план сработает. Я же, в конце концов, неуязвим. Так что у нас есть все шансы. Сол, Уолленд, Джессика – все они наверняка будут там. И Анна-Лиза, если она еще жива, тоже будет: либо в подвале Совета, либо в Башне. Так я говорю себе, хотя сам знаю, что она, возможно, вовсе не в плену, ее не пытают, а, наоборот, холят и лелеют, потому что она застрелила Маркуса, потому что она шпионка.
– Я тебя обыскался. Поздно уже. – Габриэль входит и садится со мной рядом.
Темнеет. День прошел, его последние часы я провел здесь, в камере, лежа на земле и глядя в небо.
– Что с тобой такое? – спрашивает Габриэль.
– Тебе огласить весь список или первых десяти пунктов будет достаточно?
Я сам удивлен тем, как сильно, оказывается, дрожит мой голос. И понимаю, что край уже близок. Я вот-вот сорвусь.
Габриэль наклоняется надо мной и спокойно отвечает:
– Весь, пожалуйста.
– Я плохой, если убиваю людей? Если хочу убивать их?