Тот, кто виновен

Если бы все не было так трагично, я бы рассмеялся. Мне встретилась харизматичная личность, которая достойна того, чтобы появиться в одной из моих книг и которая играет главную роль в реальном триллере «Моя жизнь» – а это намного драматичнее всего, что я пока написал. Я энергично помотал головой, спровоцировав тем самым новый приступ колющей боли.

– Я сожалею. Но меня на это вынуждают, – сказал я.

– Кто? Голос в голове?

Горячо, подумал я и потрогал ухо с наушником.

– Ну и что он говорит? – хотела знать Фрида. Она держалась в правой полосе на скорости восемьдесят километров в час и послушалась, когда я велел съехать на Авус у Международного конгресс-центра.

Я изучал Фриду, насколько это возможно с заднего сиденья. Она была не накрашена; ногти длинных, как у пианистов, пальцев не покрыты лаком; полные, чуть припухшие губы без помады; единственное украшение – тяжелые мужские часы на правом запястье.

В каком-нибудь экспозе я описал бы ее как девушку а-ля After Eight: снаружи приятная горчинка терпкого шоколада, внутри спортивная свежесть мятной начинки, которая определенно не каждому по вкусу.

– Не хочешь хотя бы сказать, какой у тебя план? – спросила Фрида. Мы как раз проезжали мимо самого уродливого памятника архитектуры Берлина, трибуны Авуса – руины, олицетворение моего душевного состояния.

– Хочу, – ответил я, но сам же себя прервал.

Я хотел говорить. Довериться Фриде. Хотя бы для того, чтобы удержать ее от глупостей или аффективной реакции. Я должен объяснить, что не причиню ей зла, ни при каких обстоятельствах. Только мог ли я это сделать?

Мои пальцы, державшие гранату, начали потеть.

Мне запретили говорить с полицией, но не с гражданскими лицами. Однако почему я должен довериться первой встречной? Тогда уж лучше Тоффи или Ким. Правда, оба тут же сообщат в полицию. Нет, Тоффи должен хранить адвокатскую тайну, но его, наверное, как раз допрашивают. Могу ли я ему все равно позвонить?

Мои мысли лихорадочно скакали и путались.

Нет! Не могу. Я не помню наизусть его номер. Он в моем телефоне. А телефон…

Я порылся в полиэтиленовом пакете между ног и вытащил сложенные вещи. Рубашка, брюки, пуловер, носки, шорты-боксеры, кроме одежды, ничего не было. Ни моих часов, ни портмоне, ни сотового телефона.

– Остановиться, чтобы ты мог переодеться? – поинтересовалась Фрида, которая, вероятно, хотела сломить мое сопротивление. Я засунул джинсы обратно в пакет, при этом из заднего кармана мне на колени выпала небольшая пачка бумаг.

Какого черта? Мне потребовалось несколько секунд, прежде чем я понял, что это, и потом еще какое-то время, чтобы вспомнить, как отрывки из моего первого триллера попали в карман штанов.

«Школа крови», конечно!

Вчера днем Космо сунул мне эти страницы с просьбой почитать его комментарии.

Я взглянул на часы на панели инструментов и спросил Фриду, правильно ли они показывают.

– Да, сейчас почти десять. Среда, тринадцатое октября, и мы находимся в Берлине, Германия, – произнесла она подчеркнуто медленно, как будто разговаривала с умственно отсталым.

Почти десять.

Боже мой, визит сотрудников службы опеки, побег, авария… неужели прошло всего несколько часов с тех пор, как Космо выпрыгнул перед моим «жуком»?

Космо!

Мысль атаковала меня, как кошка с острыми когтями.

На этой неделе каждый день с двенадцати до шести, – голос брата прозвучал, как эхо прошлого.

Идея, которая пришла мне в голову, была чистым сумасшествием, но разве это не вписывается в то, что сейчас переживаю? И кто, если не Космо, умеет заметать следы, скрываясь от полиции?

– Мы за два часа доберемся до Бранденбурга? – спросил я Фриду.

– Бранденбург-на-Хафеле? А что там? – ответила моя заложница покорным голосом.

Пока что я избавил ее от ответов: психиатрическая клиника. И мой брат-педофил, который ежедневно с полудня может покидать психушку.

Глава 20

ДЖЕЙМС

Еще несколько секунд – и маленькая девочка с длинной косой пропадет из виду. Или упадет на землю и разобьется.

Джеймс чувствовал влажный осенний ветер на своем небритом лице. Если бы у него были силы отогнать от себя ужасные картинки, которые стояли перед его внутренним взором: рваные раны и переломанные конечности; окровавленные кости, выпирающие из разорванного мяса.

Конечно, Джеймс знал, что снова преувеличивает. Что уже видел слишком много ужасного в своей жизни, и фантазия начинала бурлить даже в самых незначительных повседневных ситуациях. Он всегда рассчитывал на худшее.

На перелом черепа или как минимум на паралич всего тела.

– Вот у меня духу бы не хватило, – сказала молодая мама в двух шагах от него, словно подтверждая его мрачные мысли. Она стояла рядом, вцепившись в новенькую громоздкую детскую коляску, в которой дремал сильно закутанный младенец, в зеленой шапке и накрытый детским одеяльцем коричневого цвета.