– Можно подумать, я твою свободу так уж сильно ограничивала, – фыркнула Наташа, наливая сыну полную тарелку супа.
– Не, мать, не в том дело, что ты меня ограничивала. – Саша схватил ложку и начал жадно есть. – Вкусно – смерть! А белого хлеба нет?
– Есть, сейчас отрежу. Так в чем же дело, если я тебя не ограничивала?
– В том, что я, как нормальный человек, тебя стесняюсь. Я же понимаю, что если мы живем вместе, то я должен все время звонить, докладываться, когда приду, куда ушел, зачем пошел, кто у меня в гостях, с кем я дружу, с кем, пардон, сплю. А там я ни перед кем не отчитываюсь, никто меня ни о чем не спрашивает, кого захотел – того привел, куда захотел – туда ушел. Один раз в день позвонил тебе, сообщил, что жив-здоров, узнал, что у тебя все в порядке, и вопрос закрыт. Ты только не обижайся, ладно?
– Я не обижаюсь, – с улыбкой ответила Наташа, – мне тоже когда-то было девятнадцать лет, не думай, что я родилась сорокалетней. Что ты будешь на второе, котлеты или эскалоп?
– И то и другое, давай две, нет, три котлеты и один эскалоп.
– Не треснешь? – с подозрением спросила она.
– Не, в самый раз будет. И жареной картошечки побольше, – добавил Саша, наблюдая, как Наташа разогревает на сковороде оставшуюся после ужина картошку.
– Сашенька, ты можешь меня внимательно послушать? – спросила она, когда сын насытился и не спеша пил чай с конфетами.
– Локаторы приведены в действие, – бодро ответил он. – Готов к приему информации.
– Тебе придется научиться заботиться о себе самому, – начала Наташа. – Разумеется, здесь для тебя всегда открыты двери, ты можешь, если захочешь, завтракать у нас, обедать и ужинать. Но убирать свою комнату ты должен будешь сам. И самое главное – по очереди с Катей и Люсей делать уборку в местах общего пользования. Я имею в виду прихожую, коридор, ванную, туалет и кухню.
– По очереди – это как?
– Очень просто. Составляете график и соблюдаете его. Как во всех коммунальных квартирах.
– Это что же получается, я, к примеру, буду у тебя питаться, кухней пользоваться не стану, а все равно мыть придется?
– Придется, дружочек, – кивнула Наташа. – И плиту оттирать, и пол мыть, и раковину, и стены.
– Ну ни фига себе! – протянул юноша. – Это с какого же перепугу?
– А с такого, что ты там живешь. Это закон коммуналки. Тебе же свободы хочется? Вот и плати за нее своим трудом. Не хочешь заниматься уборкой? Переезжай сюда и плати своей свободой. Выбор за тобой.
– У-у-у, как все непросто… Ладно, прорвемся. Свобода – она завсегда дороже, верно, мать?
– Не знаю, – не кривя душой ответила Наташа. – У меня ее никогда не было.
Саша в изумлении воззрился на нее:
– Ты что, серьезно?
– Вполне. Я никогда не жила так, чтобы ни за что и ни за кого не отвечать, кроме себя самой. Только, может быть, когда совсем маленькой была, но тогда приходилось слушаться родителей, какая уж тут свобода. А потом началось: Иринка, Бэлла Львовна, вы с Алешей, ваш папа, мои родители, Люся с Катей. Так и тянулось.
– И что, неужели никогда не хотелось на волю, в пампасы?
– Представь себе, нет. На волю хочет тот, кто ее попробовал и ему понравилось. А я всегда жила в большой семье, о которой нужно было заботиться, и мне казалось и до сих пор кажется, что это естественное состояние. Я привыкла так жить. Налить тебе еще чаю?
– Не, спасибо, я помчался, мне завтра вставать ни свет ни заря. Напомни Алешке, что мы в воскресенье идем с отцом на футбол.
– Он помнит, у него на компьютере записка приклеена.
– Ну все, целую, пока.
Саша на ходу чмокнул Наташу в щеку, и через секунду она услышала его быстрые шаги, удаляющиеся вверх по лестнице.
Наташа очень надеялась, что ее сын сможет легко перестроиться с жизни одной семьей на жизнь в коммунальной квартире с соседями. Сашка, хоть и прожил все свои девятнадцать лет в квартире на четвертом этаже, никогда не знал, что такое «уборка мест общего пользования по графику» и как делить лежащие в холодильнике продукты на «наши» и «чужие». Наташа содержала всех, кто там жил, вела общий бюджет, еда готовилась на всех и не существовало никаких графиков. Какие же могут быть графики и дележка в одной семье? Племянница Катя тоже с коммунальным бытом незнакома, но Люся как-никак прожила с соседями без малого сорок лет, уж она-то не забудет ни про очередность уборки, ни про раздельные продукты. Можно надеяться, что под ее жестким руководством жизнь как-то наладится.
Однако надежды Наташины не оправдались. Буквально через три дня после отказа от услуг домработницы позвонила разгневанная Люся и дрожащим от злости голосом сообщила, что Саша съел ее колбасу. Он пришел накануне поздно, когда все уже спали, а утром Катя хотела сделать себе на завтрак бутерброд к чаю и обнаружила, что колбасы, которую она только вчера купила, и след простыл.
– Будь любезна, объясни своему сыну, что он теперь должен сам покупать себе продукты. Моя дочь не обязана ходить для него в магазин, – потребовала сестра.
– Хорошо, я поговорю с ним, – кротко пообещала Наташа. – Извини, что так вышло. Он еще не привык.
– Так пусть привыкает! – взвизгнула Люся.