Читаем Тот самый полностью

Я закрыл дверь и прижался лбом к деревянной панели, дожидаясь, когда все звуки в коридоре исчезнут. Как только шаги прекратились, мы с Киром медленно опустились на корточки и беззвучно засмеялись. Страх окончательно отступил, а его место заняла эйфория. Мурашки всё ещё бегали по коже, и я тихо смеялся, вспоминая лицо мамы.

– А в детстве ты сразу мчался ко мне под одеяло… – шёпотом заговорил Кир, изображая мамин голос. – Милый маменькин малыш!

Я шутливо пихнул его в плечо так, что он перекатился на спину и продолжил смеяться. Я видел, как от смеха поднимались плечи. Новая вспышка на секунду выхватила наши лица из темноты.

– Все в детстве боялись грозы, – невозмутимо возразил я, сжимая губы, чтобы не засмеяться.

– Я вот совсем не боялся.

– Ну конечно!

– Разве только совсем чуть-чуть…

– Чуть-чуть? – я скептически выгнул бровь.

– Ладно-ладно, признаюсь, я тоже боялся. Но это секрет! Только попробуй кому-нибудь рассказать, и я…

– Что?

– А вот что!

Боковым зрением я уловил движение, и в эту секунду длинные пальцы прошлись по рёбрам, щекоча. Я выгнулся, уходя из-под немного болезненных прикосновений, и стал беззвучно ругаться, молотя ногами по воздуху. Кир щекотал меня, и я всеми силами пытался не засмеяться и отбивался от рук.

Когда дверная ручка с тихим скрипом вновь начала поворачиваться, мы замерли, и липкий страх подкатил к горлу.

– Пронесло? – в узком проёме появилась голова Алисы. Чуть ниже я увидел голову Жеки и ярко-голубые волосы. Они выглядели забавно, и я улыбнулся.

Я нащупал на полу валявшуюся рубашку и снова накинул её, застёгивая пуговицы.

– Не то слово, – подтвердил кивком, не отрывая взгляд от чёрных пуговиц.

– Там дождь, – шёпотом добавила Жека.

– Да ладно? – наигранно удивился Кир. – Я думал, там апокалипсис начался. А это всего лишь дождь.

– Придурок, – заключила Жека. – Я к тому, что нужно переждать.

– И я знаю где, – заговорщицки произнесла Алиса.

Мы все внимательно посмотрели на неё. Алиса, удостоенная вниманием, гордо откинула прядь светлых волос с лица.

– Чердак! – добавила она.

Кир и Жека пошли за ней, тихо ступая на старые половицы, а я одёрнул Алису за руку.

– Нам нужен свет, – сказал я, пытаясь разглядеть в темноте выражение её лица. – Схожу за свечами, пока вы подниметесь наверх.

– Только тихо, – Алиса приложила палец к моим губам. – Не разбуди маму.

– Сейчас её разбудит разве что… – я задумчиво почесал затылок, растрепав вьющиеся волосы.

– Шелест денег? – тихо засмеялась Алиса.

– Или аромат дорогого мужского одеколона.

– Знаешь, что? – Алиса улыбнулась. – Никому не пожелаю таких детей, как мы!

– Гадкие-гадкие мы, – подтвердил я с ухмылкой. – Ну всё, я за свечами.

Мы молча кивнули друг другу и разошлись. В одной из пустующих комнат я отыскал старый сервант с сервизом. Сервант был громоздким, неуютным, с облупившейся краской: он стоял здесь, покрытый древней пылью, забытый и никому ненужный. Он достался нам от погибшей маминой сестры, мама сложила туда привезённый сервиз, но через несколько дней стеклянные полки рухнули, обрушив на дом звон осколков. Практически вся посуда разбилась, а битые хрустальные осколки до сих пор можно было отыскать под ковром или за таким же старым креслом. Ничто живое не задерживалось здесь, и мне самому не хотелось оставаться в этой комнате, хотя я не считал себя трусом.

В темноте я быстро юркнул к серванту, словно меня могли зацепить невидимые руки, тянущиеся из мрака, и наощупь достал с нижних полок несколько восковых свечей с подсвечниками. Когда-то эти свечи жгли, и под пальцами я чувствовал бугорки застывшего воска.

В коридоре я вновь оглянулся на дверь, ведущую в мамину спальню, будто та могла отвориться в любую секунду, и осторожно зашагал к чердаку. Когда я ступил на первую ступеньку, раскат грома заставил наш дом вздрогнуть. Под ногами я ощутил лёгкую вибрацию. Вздрогнув вместе с домом, я зашагал наверх. Коснувшись пальцами деревянной панели, я почувствовал единение с домом, и мне вдруг стало жаль его. Одинокого старика на высоком холме никто не любил. Может быть, поэтому он так надсадно кашлял проржавевшими трубами, скулил, как брошенный пёс на цепи, и скрипел половицами.

Я поднялся на чердак, прислушиваясь к голосам, и остановился. Поставив свечи на ящики с хламом, я вспомнил:

– Зажигалка!

– Что? – в темноте я различил голос Алисы.

– Свечи есть, а зажигалку взять забыл.

Мне не особо хотелось возвращаться вниз. Точнее совсем не хотелось.

– А Прометей из тебя, честно говоря, так себе, – в чердачной темноте ожил голос Кира. – Представьте, спускается такой Прометей к людям и говорит: я вам тут кое-что принёс! Тянется рукой в карман и добавляет: а нет, забыл!

В воздухе вспыхнул рыжий огонёк, напоминая пузатого светлячка. Несколько секунд я наблюдал за мерцанием, пока фитиль не озарился ярким пламенем. В тишине раздавались щелчки, и Кир зажигал свечу за свечой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная премия «Электронная буква»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза