Тот самый

В нашем доме по-прежнему властвовало молчание. Алиса болела и почти не выходила из комнаты, с особым рвением сосредоточив всё внимание на Горации, мама ни в чём не уступала ей и запиралась в спальне. Находясь в заточении и томясь в импровизированных темницах, они упивались одиночеством. Я остался один вместе с маленьким призраком.

Дни сменяли друг друга, словно неотличимые тени. В один из таких дней мы с Жекой пошли в больницу. Ей всё ещё не сняли гипс, на котором переливались акриловые краски, но причиной нашего визита стал вовсе не перелом.

Нас интересовала судьба пострадавшего незнакомца. Медсёстры совершенно ничего не хотели нам говорить, будто от каждого слова зависела их жизнь, и тогда Жека представилась девушкой пострадавшего. Она даже заплакала. Я поначалу удивился, увидев слёзы, но быстро понял, что она разыгрывала свой маленький спектакль перед равнодушными зрителями. Худые руки, обнимая плечи, подрагивали, а ресницы трепетали, оживляя тени на выбеленном от света флуоресцентных ламп лице. Жека, словно одинокий призрак, запертый в больничном коридоре, легонько раскачивалась из стороны в сторону в такт тихим всхлипываниям. Я восхищался. Умело врать – тоже искусство. Порой правдоподобно соврать гораздо сложнее, чем сказать правду.

– По… по… по… – Жека всхлипывала, а дымчато-серые глаза блестели от слёз. – Понимаете, мы… поссорились, я виновата перед ним и… очень волнуюсь, – она делала большие паузы между слов, касаясь пальцами кончика острого носа.

Я и сам почти поверил ей. Медсёстры, привыкшие к слезам и мольбам, оставались непоколебимыми как статуи в нашем саду. Хотя у тех пустые каменные глазницы выражали больше чувств, чем у апатичных женщин в белых халатах.

– Ну пожалуйста! – просила Жека, шмыгая носом. – Мне нужно знать!

И молчание ей было ответом.

– Вы убьёте меня, если не скажете! Я сейчас выйду отсюда и утоплюсь, вы ведь этого не хотите, да?

Жалостливый тон становился обвинительным. Безобидная плакса собиралась превратиться в мегеру. Для меня не стало бы удивлением, если бы вместо голубых прядей появились змеиные головы. Жека меняла тактику. Она делала несколько неуверенных шагов вперёд, после – назад, возвращаясь на место, и утирала слёзы ладонями. Эта мизансцена повторялась трижды, но так и не возымела отклика у придирчивых зрителей.

– Пожа-а-алуйста, – протянула она, спрятав в себе мегеру, и вновь стала безобидной. – Мне очень нужно…

Жека наступала, проверяя чувства белых ангелов на прочность.

Я наткнулся на скучающие взгляды медсестёр и понял, что добиться мы ничего не сможем. Я опустил голову, разглядывая швы между шахматных плиток, и улыбнулся. Отчего-то мне стало смешно, и я отвернулся, спрятав улыбку ребром ладони. Мой смех мог бы окончательно разрушить все напрасные старания Жеки.

Когда она порывисто прижала ладонь к груди, я всё-таки хохотнул и тут же получил упрекающие взгляды.

Нам удалось узнать только одно: бедняге наложили несколько швов. Сказанное казалось настолько очевидным, что мы вышли из больницы разочарованными. Жека утирала слёзы на раскрасневшемся лице, а я всё ещё улыбался. Возможно, со стороны мы выглядели странно – плачущая девушка и улыбающийся парень. Даже если удивлённые взгляды прохожих и останавливались на нас, мы не обращали на них никакого внимания.

– Зато мы знаем, что с ним всё хорошо.

По прямой улице мы вышли на окраину города. Нас окружали приземистые домики из красного кирпича с наглухо закрытыми ставнями. Люди старались спрятаться от жары любыми способами. Железные заборы отгораживали частные участки от длинной ленты тротуара. Вдоль аллеи росли деревья алычи. Они стояли настолько близко к домам, что их зелёные пушистые кроны касались крыш, образуя над нами теневые арки. Аллея, выложенная серым камнем, то блестела в лучах солнца, то пряталась в тени алычи. Стриженые кусты, обрамляя асфальтовую дорогу, тянулись под деревьями, а скамейки перед запертыми калитками домов пустовали. Цветочные клумбы пестрели лилово-оранжевыми пятнами на фоне травы.

Привстав на цыпочки, я сорвал несколько штук алычи, свисающей над головой, протёр краем футболки и протянул Жеке. Наши ладони соприкоснулись, и я ощутил жар сухой кожи. Солнце, замершее в воздухе белым кругом, плавило облака. Как только зубы Жеки сомкнулись на желтоватой кожуре, воздух напитался сладким ароматом.

Я обтёр липкие пальцы о джинсы и улыбнулся Жеке. Прячась от солнца, мы жались к фасадам домов.

Мы вышли к городскому парку, и я остановился в поисках ветвистого дерева. Увидев большой дуб, я сел на траву и прислонился к торчащему из-под земли корню. Я провёл пальцами по травинкам, собирая влагу, и растёр её между ладоней.

– Плевать, – сказала Жека, когда я успел забыть, о чём мы говорили. – Мне пофиг, что с ним, веришь?

– И зачем мы тогда ходили в больницу? – я вскинул брови.

– Ради интереса. Ради приключения.

– Ты противоречишь себе.

– А ты придираешься к словам.