— Не смотри… — попросила я, когда он поставил меня, уже обнаженную, в ванную и включил душ. Теплые колкие струи умиротворяюще били по плечам, но сейчас им не под силу было меня расслабить.
Все стеснение ползло наружу, выбираясь из тайников души, и мне хотелось плакать от того, что он не встретил меня в восемнадцать, когда я была такой красоткой!
Не ему досталось трогать мою задорно торчащую грудь, не он целовал шелковую, идеально ровную кожу.
Тот, кому повезло — этого не заслужил. А тот, кто заслужил — не получил.
Сожаления эти накрывали меня так мощно, что слезы выступали на глазах против воли.
Вот он — главный недостаток поздних романов. Не то, что сердце не умеет больше так сумасшедше биться, как в юности — умеет! А то, что хочется подарить возлюбленному все самое лучшее, а оно уже кончилось, просыпалось песком времени сквозь пальцы.
— Почему? — в коротком английском слове нечему ломаться и хрипеть, но почему-то именно это произошло с голосом Дэрила, когда он его произнес, глядя на меня снизу вверх и очерчивая пальцами мои бедра.
— У меня ужасное тело… — пожаловалась я полушепотом на грани слез. — Я толстая и… ой!
Он быстро наклонился, накрывая губами впадинку между ног, и его язык нагло проскользнул внутрь, обжигая острым прикосновением. Я вздрогнула всем телом и распахнула глаза, встречаясь с очень, очень, очень голодным и жадным взглядом Дэрила.
Он выпрямился перешагнул край ванны, присоединяясь ко мне под теплыми каплями. Обнял, намекающе потираясь напряженным членом о живот, качнул головой:
— Ты прекрасна. Ты женщина. Твое тело — женское, и оно прекрасно… — колючий хрипловатый полушепот царапал мою кожу, а пальцы, движущиеся вслед за ним — ласкали.
— Как ты можешь так про себя говорить? У женщин мягкая податливая грудь, она вот так колышется, когда сжимаешь и отпускаешь ее, — его руки повторили то, что уже сделали слова. — Она тяжелеет, когда ты возбуждена, и я чувствую это… сейчас.
Дэрил отпустил грудь, и она тяжело качнулась, чуть болезненно и тянуще.
— Соски твердеют… — пальцы коснулись их, сжимая, обводя, а потом теребя, пока они не заныли, требуя еще ласки. — Ареола сморщивается, смотри, это так красиво, что хочется тебя съесть!
И он склонился, вбирая в рот по одной болезннено-твердые горошины, обводя их горячим языком. Я ахнула и оперлась на стену, потому что он как-то так умело всасывал их, что трепет проносился по всему телу, затихая где-то между ног.
— У женщин круглый и мягкий живот… — Дэрил опустился на колени передо мной, вновь заставляя смотреть на него сверху вниз и чувствовать себя богиней, которой он пришел поклоняться. — И бедра… мммм…
Его руки очертили их от талии вниз. Я привычно сжалась, чувствуя себя особенно уязвимой именно в этом месте.
— Некрасивые, — пробормотала, закусывая губу от неловкости. — Тут вот…
Моя рука коснулась упрямых валиков, которые не убирались никакими диетами уже лет десять как. Дэрил тут же положил свои ладони поверх моих пальцев и возразил:
— Настоящие женские бедра. Не такие как у девочек, нет. Вот здесь мягкие, а здесь ямочки. Это очень, очень возбуждает, Лили, ты не представляешь, как возбуждает настоящая созревшая женщина.
Нет, но я представляла, как возбуждает настоящий мужчина, который обо всем этом рассказывает. Воздух в легких давно превратился в пламя, я задыхалась, чувствуя зудящее напряжение во всем теле. И когда Дэрил снова приник губами к набухшему клитору, не сдержала стона, откидываясь спиной на обжегший пылающую кожу прохладный кафель.
— Твои бедра, твои колени, твои лодыжки… — Дэрил опустился еще ниже, обвил пальцами мою щиколотку и прошелся кончиком языка по своду стопы, а потом взял в рот пальчики на ноге. Обнял их горячим и влажным языком, пососал, выпустил — и прошелся пальцами вверх по внутренней стороне бедра, доводя меня до дрожи.
— Дэрил…
Он распрямился, не отрывая взгляда от моего лица, развернул меня спиной к себе и проговорил на ухо:
— Твоя задница тоже мягкая, как и должна быть у женщины. Мне так нравится ударяться об нее, — он впечатался твердыми бедрами в описанную часть тела. — Гасить себя в твоей плоти. Нравится целовать тебя в шею — вот тут! — ты каждый раз вздрагиваешь и стонешь, когда я так делаю.
Он коснулся губами чувствительного местечка наверху спины, и я сдержала стон только из чистого упрямства.
И заработала хриплый смешок за это.
— Наклонись, — его рука легла на поясницу, вынуждая меня выгнуться, упереться ладонями в стену. — Так ты раскрываешься, как цветок. Тропический, яркий цветок, набухающий от прикосновений…
Его пальцы коснулись меня между ног, а потом снова язык — и он прошелся по всей длине щели, волей-неволей открывая меня навстречу себе еще сильнее.
— Так ты уязвима и принадлежишь мне… — пальцы нырнули внутрь моего тела, язык заскользил, собирая влагу со складок. — Я могу дотянуться, куда хочу, сделать с тобой все, что угодно. Доверься мне.
Я уже мало что-то соображала и выгибалась, повинуясь его рукам так, как ему хотелось, доверяла, раскрывалась, начисто забыв о стыде и смущении, которые мучали меня еще недавно.