Тот самый парень из порно

— Не могу я… — пробормотал Валера так тихо, что в магазинном шуме я даже не расслышала.

Переспросила:

— Что? Говори громче!

— Не могу я больше быть с ней, понимаешь?! — рявкнул он в трубку так громко, что я чуть не уронила телефон. Но следующее снова едва шепнул: — Она не ты…

— Это новость! Давно догадался?

— Через полгода, — зачем-то ответил он на мою подначку.

— Рано…

— Слишком поздно.

На этой восхитительной ноте я решила купить еще вина.

Такие новости надо как следует запить.

Килограмм мармелада и бутылка красного сухого.

Вот так свободные женщины сорока с лишним лет переживают день, когда прогоняют любовников-порноактеров, а их бывшие мужья собираются возвращаться.

— Я ведь все знал. Что раз мы так долго продержались, то надо держаться и дальше. Ценить такую жену.

— О, да… — я не слушала, выбирая между испанским и французским. Или дать еще шанс крымскому?

Если б он вернулся через полгода, все могло бы быть иначе… Я как раз была в полном отчаянии от своей неспособности выстроить жизнь без него.

— Почему я не осознавал, что весь глупый раздражающий быт — лишь малая плата за то, чтобы обнять тебя? Да я осознавал… Но легкое удовольствие, отсутствие проблем перевесило целый мир счастья.

— Угу… — вежливо поддержала я разговор.

— Как я вообще мог испытывать рядом с тобой что-то кроме благодарности и нежности?

— Как?.. — рассеянно спросила я, размышляя, не купить ли еще нормальной еды.

Но при мысли о макаронах с котлетами или даже салате к горлу поднималась тошнота.

Алкоголь и сахар — вот кто мои друзья сегодня.

— Не знаю! — пафосно заявил Валерка, а я поймала себя на том, что потеряла нить и даже не понимаю, к чему это. — Но я все принял, я прошел этот путь. Подлинная любовь только становится ярче от разлуки, страдания только очищают ее от наносного.

На кассе никого не было, и я обошлась без любопытных взглядов на мой набор продуктов. А кассиршам все равно, они и не такое видали.

— Пакет?

— Да, спасибо.

— Скидочная карточка?

— Нет.

— Фишки собираете?

— Тоже нет.

Вышла, вдохнула прохладный воздух с запахом дождя. Телефон у уха грелся, в нем шелестел когда-то родной и самый любимый голос. Заваливал красивыми словами, как в юности цветами. Слова-то дешевле.

Конечно, мне было приятно, что он так убивается.

Конечно, я не могла забыть двадцать лет вместе.

— Ты не думай, что я не понимаю, что ты сейчас думаешь и чувствуешь, Лиль… — устало выдохнул Валерка, вдруг пробившись сквозь мое рассеянное внимание. — Тебе все равно. Я видел это в твоих холодных глазах. Понимал, что заслужил. Когда я уходил, я ведь тоже смотрел на тебя так, а ты — с надеждой. И заводила разговоры, в которых просила дать еще шанс нашей семье.

— Нет!

— Не прямо, нет. Ты слишком гордая. Ты не я. Но просила. Взглядом, интонациями. Я все понимал, но все равно ушел. Как же тебе было больно, любимая моя… И спасибо тебе за этот урок, за то, что я испытываю сейчас ту же боль. Я никогда не причиню ее тебе снова.

Последние слова я услышала уже вживую, потому что он ждал меня на той же скамейке у дома и поднялся навстречу, убирая телефон в карман.

Больше всего на свете я хотела его послать. С ехидной улыбочкой.

Но он именно этого и ждал.

Как объяснить мужчине, что уже несколько месяцев мне неинтересно играть с ним в прятки и догонялки? У меня есть с кем поиграть. Если бы я хотела сейчас повыносить кому-нибудь мозг, я бы не стала прогонять Дэрила, в конце концов.

— Лиля, я… — Валера шагнул ко мне, потянулся, но я остановила его взглядом. К сожалению, рот взглядом я еще не научилась никому затыкать. — Я совершил чудовищную ошибку. Но я никогда не совершу ее снова. Теперь я знаю, чего она стоит. Я уходил не от тебя, я уходил к празднику. Но зря, так зря…

Конечно, зря. Я ж его облизывала со всех сторон, любила, ничего слаще морковки не ела и еще думала, как бы мне стать женой и матерью получше, а то сейчас недостаточно хороша.

У меня опыт обслуживания Валерочек больше двадцати лет. Как уж тут Марине справиться?

— Нам ведь было хорошо. Ты помнишь? — он стоял передо мной, опустив голову, как провинившийся школьник, и сердце нет-нет, да и кололо жалостью. Вперемешку с обидой и злостью, но все-таки кололо. — Помнишь, как я таскал тебе по утрам твое любимое мороженое из кафе, перекладывая в баночку из креманки? Как мы все вместе украшали елку и рисовали снежинки на окнах перед Новым годом? Как мы сбегали вдвоем в кино, когда Дашка подросла? На «Гарри Поттера», помнишь же? Я иногда думал — когда ты проходишь мимо того кафе, ты вспоминаешь подтаявшее мороженое в литровой банке… Или все это ушло из-за меня безвозвратно?

Я вспоминала. И мороженое, и «Гарри Поттера», и снежинки на окнах. Отмывала кухонное окно весной, там у самой рамы остались разводы зеленой гуаши, которой Валера рисовал елку, и проплакала часа два.

Особенно обидно было, что все эти воспоминания теперь были напрочь отравлены ядом его предательства. Об них не получалось греться.

Все время думала — он уже был знаком с Мариной в тот день, когда Сенька получал свою золотую медаль, и мы все плакали от радости?