Тот же и другой

Татары бросили тачки и побежали вместе с ним к широким сложенным полотнищам. Рабочие сползали по ребрам стропил до карниза, чтобы принять. Уже успели развернуть и уже натягивали, тянули шестиметровый баннер ближе к коньку, поднимаясь вверх по стропилам, чтобы закрепить. Но что-то уже стремительно налетало, сбивало, сминало. Широкий удар налетевшего ливня уже вырывал огромное полотнище баннера из рук строителей, и, изгибаясь и извиваясь, как знамя, огромное белое оно уносилось в небо.

– Вера, назад! – крикнул Валентин.

Непонимающая, испуганная, сонная, она стояла на крыльце.

– Скорее в светелку! Сейчас дом зальет!

Рабочие соскальзывали по стропилам, прыгали с лестницы, падали в грязь, смеялись, бежали к сараю. Татары уже сидели на корточках под навесом, прижавшись, как куры.

Гром ударил, раскатился почти над головой. Завизжала сигнализация автомобиля, на котором приехали рабочие.

Вера стояла, покачиваясь на крыльце, над которым еще не было навеса.

«Надо было спрятать коньяк», – подумал Валентин.

Ливень уже обрушивался всей стеной. Дождь облепил, облапил платьице вокруг ее маленькой тонкой фигурки. Валентин подбежал, схватил, обнял. Сверху уже лило. Струилось по ее лицу.

– Что ты?!

Лицо ее исказилось.

– Мне страшно.

– Скорее в светелку!

Глаза ее были пьяны:

– Что там с Филом?

Гром ударил опять. Валентин подтолкнул. Она вырвалась. Он схватил жену за руку.

– Что ты делаешь?! – закричал.

Это ты во всем виноват твоя мать неправда это твое наследство а ты теперь пьешь а что мне делать если он идиот он не идиот он хотел покончить с собой хватит сколько можно яркая вспышка изжалила ослепила мгновенная тьма удар расколол как да грома сигнализация завизжала ты не понимаешь что я не понимаю у нас нет будущего замолчи разъятое небо близко обуглилось и снова обрушилось совсем рядом ударило как в барабан кровельное железо по стропилам по лицу колотило полоскало ливень косыми стрелами разбрызгиваясь это все из-за тебя замолчи на нас смотрят они ничего не видят иди в дом там нет потолка в светелку ты ничего не понимаешь это ты ничего не понимаешь ты мне изменял я не изменял тебе твоя мать сумасшедшая ты сама сумасшедшая я ненавижу тебя я вас всех ненавижу ты напилась не трогай меня иди скорее убери руки иди я сказал если бы я знала чем это все кончится он выздоровеет он не выздоровеет успокойся я говорю тебе все будет хорошо Вера что Вера ну что Вера…

Она уже откровенно рыдала, ливень бил ее по лицу. Валентин обнимал, поглаживал, как маленькую, по голове… Он плакал и сам, он не знал, что будет дальше. Он хотел, чтобы все было хорошо. Он обнимал жену, она уже подалась ему на руки. Покорно шли вместе. В светелке было сухо, тепло.

7

Чугнупрэ спрыгнула. Посмотрела внимательно. Подошла и потерлась о ногу. Филипп взял, прижал к лицу и – заплакал. Шерсть животного пахла свежим. Как после дождя. Как сирень – мама тогда вымыла волосы, вытирала полотенцем, наклоняла голову, смотрела, шевелились листья. Филипп прижимал к лицу Чугнупрэ. Маленькая кошка свисала беспомощно, как ребенок. Она все знала и не сопротивлялась. Филипп прошел в свою комнату. Не раздеваясь, бросился на постель. И маленькое животное легло рядом с ним. Он посмотрел в зеленые, с узкими черными ромбами глаза. Животное не выдерживало долго человеческого взгляда и закрывало. Но сейчас – глаза были открыты. Из глубины на Филиппа смотрела жизнь. Он положил руку на шерсть, погладил. Чугнупрэ заурчала. Черная мягкая шерсть сомкнулась вокруг глаз. Зеленоватое исчезло. Ушло на глубину вместе с ромбами. Остались лишь длинные белые усы. Смешно они шевелились вместе с дыханием. Розовый маленький носик, как вывернутое копытце, как влажная, нежная перламутровая раковинка, подрагивал. Филипп потрогал. Чугнупрэ не сопротивлялась.