Тоталитаризм и вероисповедания

было, по-видимому, в том, что Кастро безуспешно добивался принятия Кубы в организацию стран Варшавского договора и в Совет экономической взаимопомощи (СЭВ). Одновременно Кастро, тоже безуспешно, добивался признания себя вождем латиноамериканского революционного движения и совершенно не был заинтересован в идеях «мирного сосуществования», которые проповедовал в аудитории Гаванского университета приехавший с визитом польский министр иностранных дел Рапацкий. Экономические рецепты Рапацкого в духе НЭПа, поддержанные выступлениями в печати кубинских коммунистов и фактически Хрущевым, который в прощальной речи возвращавшимся домой кубинским студентам разъяснял, что такое НЭП, представляя его в положительном свете, не смогли поколебать Кастро, который в стремлении не отставать от социалистического блока вводит трудовую книжку, закрепощая трудящихся по советской модели, и дальше сокращает частную производственную собственность, что вызвало местные бунты и прочие беспорядки недовольных и полуголодных крестьян и рабочих, жестоко подавленные при непосредственном участии Кастро. Печатный орган ИРО «Хои» («Сегодня») вдруг проявил непослушание необъявленной генеральной линии и выступил против национализма, крайней левизны и троцкизма в коммунистическом движении, явно целясь в кастровскую «непрерывную» революцию. Одновременно газета прославляла Советский Союз и «великого друга Кубы, выдающегося ленинца, Никиту Сергеевича Хрущева». Через несколько дней, 29 июня, Кастро вдруг присоединяется к коммунистическому хору восхваления Хрущева, провозгласив здравицу «великому другу Кубы» Хрущеву, провожая группу советских инженеров, возвращавшихся домой. Ясно, что в эти месяцы шли какие-то закулисные споры и переговоры, в частности, относительно обещанных Хрущевым в 1960 году, но так и не предоставленных Кубе, ракет. И в результате переговоров между кубинской военной группой, возглавляемой министром обороны Раулем Кастро, и советским военным командованием было получено согласие Советского Союза создать на Кубе ракетные пусковые площадки, нацеленные на США, и поставить баллистические ракеты. Как известно теперь, доставлена

515

была всего одна ракета с атомной боеголовкой — это все, что было у Хрущева в то время. Остальное было его типичным блефом. Кастро был окрылен ракетным договором с Советским Союзом, который, как он надеялся, заставит кубинских коммунистов окончательно замолчать и во всем подчиниться его руководству, а также обеспечит ему тыл и для дальнейших политических побед.

Суарес видит тут следующую картину. С момента обещания Хрущева предоставить Кубе ракеты для защиты от США Кастро рассчитывал на них как на щит от американской угрозы, дающий ему шанс возглавить «антиимпериалистическое» движение в Латинской Америке. Дело в том, что экономическое положение на Кубе было из рук вон плохим, Организация Американских стран (ОАС) в середине 1962 года исключила Кубу из своего состава, и большинство латиноамериканских стран прервало дипотношения с Кубой. Кастро надеялся, что, получив ракеты, Куба станет «мини-сверхдержавой», заставит считаться с собой всю Латинскую Америку и сможет инспирировать партизанские войны в остальных странах Латинской Америки. Октябрьский ракетный кризис с категорическим требованием президента Кеннеди убрать ракеты (ракету на самом деле) с острова и выполнение этого требования Хрущевым при условии ликвидации американских ракет в Турции и гарантии американского правительства не нарушать впредь суверенитета Кубы были ударом по всем грандиозным планам Кастро и по престижу Советского Союза в глазах Кастро, Мао и прочих революционеров, хотя советская пропаганда преподнесла все как образец хрущевского миролюбия и беспокойства за судьбы мира и как своего рода победу Советского Союза в форме вышеупомянутых гарантий и условий.

Двумя годами позднее Хрущев был насильственно отстранен от власти. Его неудача с Кубой вряд ли сыграла сколько-нибудь значительную роль в его отставке. Отставка была связана с его внутренними экспериментами, развалом сельского хозяйства и фактическим голодом на селе в 1963-1964 годах, но больше всего — с его разделением партии на индустриальную и сельскохозяйственную, в чем партаппарат увидел угрозу своей гегемонии и даже намек на возможность двухпартийной системы. Но все это уходит за рамки нашей книги.

Сталинизм с человеческим лицом

516

Так чехи называли режим Гусака после разгрома «Пражской весны» войсками стран Варшавского договора. Дюмон использует этот термин в отношении режима Кастро. Человеческое лицо он, вероятно, видит в эмоциональности Кастро и в том, что все же террор Кастро несколько мягче и не так маниакально последователен, как у Сталина. В остальном ученик недалеко ушел от своих учителей.