Тотальные институты

К закольцовыванию также приводит процесс десегрегации в тотальных институтах. При нормальном ходе дел в гражданском обществе сегрегация аудиторий и ролей предохраняет открытые и неявные утверждения индивида о себе, высказываемые в одних физических условиях деятельности, от проверки на соответствие поведению в другой обстановке[104]. В тотальных институтах сферы жизни десегрегируются, так что персонал тыкает постояльца носом в его поведение в одних обстоятельствах деятельности, соотнося и сверяя его с поведением в другом контексте. Попытки пациента психиатрической больницы предстать хорошо ориентирующимся и неконфликтно настроенным человеком во время диагностической или терапевтической конференции могут быть тут же сведены на нет свидетельствами о его апатии во время отдыха или о жалобах в письме брату или сестре — письме, которое получатель переслал администратору больницы, чтобы его добавили в личное дело пациента и использовали во время конференции.

Передовые психиатрические учреждения предоставляют яркие примеры процесса закольцовывания, так как в них диадическая обратная связь может возводиться в статус базовой терапевтической доктрины. «Свободная» атмосфера побуждает постояльца «проецировать» или «воспроизводить» свои обычные жизненные трудности, которые затем, в ходе сеансов групповой терапии, делаются предметом его внимания[105].

Таким образом, в процессе закольцовывания реакция постояльца на свою ситуацию возвращает его в эту же самую ситуацию, и ему не позволяют сохранять обычную сегрегацию этих двух фаз деятельности.

Теперь можно рассмотреть второй тип атаки на статус постояльца как актора — тип, который в прошлом описывали с помощью расплывчатых категорий «муштра» и «мордование».

В гражданском обществе к моменту начала взрослой жизни индивид уже усваивает социально приемлемые стандарты осуществления большей части своих действий, так что вопрос о корректности его действий встает только в определенные моменты, например, когда оценивается его продуктивность. В остальное время он может действовать в своем ритме[106]. Он не должен постоянно оглядываться, опасаясь критики или санкций. Кроме того, многие действия будут определяться как дело личного вкуса, допускающего выбор из предоставленного диапазона возможностей. Большинство действий не оценивается и не регулируется вышестоящими лицами, и каждый волен поступать по-своему. В таких обстоятельствах индивид может с выгодой для себя планировать свои действия так, чтобы они согласовывались друг с другом, то есть практиковать что-то вроде «личной экономии действий», как в случае, когда индивид откладывает прием пищи на несколько минут, чтобы закончить работу, или прекращает работать немного раньше, чтобы поужинать с другом. В тотальном институте, однако, мельчайшие сегменты деятельности человека могут подчиняться правилам и решениям персонала; жизнь постояльца пронизана постоянными санкциями сверху, особенно в первое время после поступления, пока постоялец не начинает следовать этим правилам не задумываясь. Каждая инструкция лишает индивида возможности найти баланс между своими потребностями и задачами удовлетворительным для него образом и делает его способ действия открытым для санкций. Акт лишается автономии.

Хотя процесс социального контроля имеет место в любом организованном обществе, мы склонны забывать о том, насколько тщательным и ограничивающим он может становиться в тотальных институтах. Ярким примером служит распорядок, установленный в одном изоляторе для несовершеннолетних преступников: