Тотальные институты

При всех недостатках, концепция психиатрического заболевания как социально-исторического конструкта сохраняет свою ценность. Скептицизм Гоффмана по поводу психоаналитических методов, применяемых к широкому кругу недугов (от шизофрении и психоза до клинической депрессии), имел под собой основания. В конце 1950-х и начале 1960-х годов, когда его жена лечилась от маниакально-депрессивного расстройства, перспективные лекарства группы бензодиазепинов только начинали проходить проверку. Со временем новые лекарственные средства позволят контролировать симптомы, доселе неподвластные фармацевтике и психотерапии. Условия содержания в психиатрических больницах и изоляторах претерпели значительные изменения после принятия в США законодательных актов, нацеленных на помощь людям с ограниченными физическими возможностями и особыми психологическими потребностями. В этом есть заслуга Гоффмана и его коллег. Постоянно расширяющийся круг исследований природы и последствий стигмы также напрямую связан с работами Гоффмана. Роль социогенных факторов в этиологии душевных заболеваний[26] требует дополнительного изучения, и здесь идеи Гоффмана остаются важным ресурсом.

В заключение я хочу отметить еще одну особенность работ Эрвина Гоффмана по проблемам тотальных институтов и психиатрии — их автобиографический характер. Значительную часть своей профессиональной деятельности Гоффман посвятил исследованию закулисной жизни общества, зазору между маской и лицом. Его особенно интересовали стратегии сохранения человеческого достоинства в репрессивных организациях и унизительных обстоятельствах. Парадоксально, но Гоффман — человек, тщательно оберегавший свою частную жизнь от постороннего взгляда, — сознательно повергал в смущение окружающих своими стигматизирующими действиями. Статья «Безумие места» базируется на истории болезни его жены и может быть прочтена как попытка оправдаться, рассказать о его сложных семейных взаимоотношениях[27]. Но рассказ этот односторонен, он игнорирует точку зрения Анжелики, выпускницы Чикагского университета, где она с блеском защитила магистерскую диссертацию о символах статуса в высшем бостонском обществе, предвосхищающую классическое исследование ее мужа[28]. Желание Анжелики закончить работу над докторской диссертацией не нашло поддержки у ее мужа (накануне самоубийства она была готова оставить работу, чтобы вплотную заняться диссертацией).

Свидетельства современников указывают на эмоциональную отчужденность Гоффмана, на его готовность поставить человека в неловкое положение, а иногда и на заведомо стигматизирующее поведение[29]. Своему молодому коллеге, только что узнавшему, что департамент проголосовал против предоставления ему пожизненной работы (tenure), Гоффман бросает реплику: «Не всякий достоин преподавать в нашем учреждении»[30]. В классе, где присутствует студент с явно выраженным физическим дефектом, он использует унизительную для людей с ограниченными возможностями кличку[31], или публично отказывается пожать руку, предложенную ему восхищенным студентом[32], или на весь салон громко комментирует симптомы аспиранта, которого до тошноты укачало в самолете[33]. Человек, интимно знакомый со стигмой и всю жизнь изучавший ее последствия, Гоффман не чурался действий, вызывающих чувство стыда у окружающих. Комментаторы расходятся во мнениях, делал ли он это в исследовательских, педагогических или иных целях. Так или иначе, этот биографический казус заслуживает изучения.

Продолжают всплывать исторические документы о родословной и российских корнях Эрвина Гоффмана — самого цитируемого американского социолога. Расширяется круг биографических материалов и воспоминаний его родственников, студентов и друзей. Собранные в Архиве Эрвина Гоффмана[34], эти материалы позволяют утверждать, что весь его исследовательский корпус криптобиографичен. Программа исследований по биокритической герменевтике, основанная, в частности, на архивах Гоффмана, обещает по-новому осветить биографические источники социологического воображения[35].

Предисловие

С осени 1954 по конец 1957 года я был приглашенным сотрудником Лаборатории исследований социальной среды Национального института психического здоровья (НИПЗ) в Бетесде, штат Мэриленд. За эти три года я провел ряд небольших исследований поведения пациентов в Клиническом центре Национальных институтов здравоохранения. В 1955–1956 годах я провел годовое полевое исследование в Больнице св. Елизаветы в Вашингтоне — федеральном учреждении, насчитывающем немногим более 7000 постояльцев, три четверти которых составляют жители округа Колумбия. Позже благодаря гранту НИПЗ М-4111(А) и работе в Центре интеграции социологической теории Калифорнийского университета в Беркли у меня появилось время для письменного изложения собранного материала.