Тотем Человека

Понеслось: опрокинутый стул, удар по крану, стонущая Дина, схватившаяся за руку, моя брань, холодная вода — совершенно бесполезная — мазь, где эта мазь, да не эта, а та закончилась, ты что, специально, дурак, что ли, специально, как больно, больно-то как, сам попробуй, специально, я не знаю, сейчас, сейчас, может, к врачу надо, сам иди к врачу, если надо, мазь куда положила, оставь меня, сама сдохну, крахмал надо, крахмалом ожоги сыплют, иди к чертовой матери со своим крахмалом, я же как лучше хочу, да, ты всегда как лучше хочешь, сейчас тоже как лучше хотел, знаешь ведь, как ты можешь, что бывает, это из-за тебя я обварилась, дурак, дурак, господи, как больно-то, мама, мамочка, Дина, прости, не трогай меня, прости, прости, не трогай, иди сюда, иди ко мне, прости, за что ты меня так, я не хотел, правда, прости, больно — черт, черт, черт…

Кто-то говорил мне, что после ссоры хорошо заняться любовью. Ерунда. После ссоры хорошо бы потерять память.

— Это все из-за того, что ты пьешь, — тихонько сказала Дина. Мы сидели обнявшись прямо на полу. Я не видел ее лица. Руку мы забинтовали, хотя ожог вышел не сильный. Проклятый панельный дом. Проклятая централизованная система. Температура воды зависит от того, какой кран повернул сосед за стеной. Моешься, бывало, в душе, а тебя — то ледяной водой, то кипятком поливает. Правда, такого, как сейчас, еще никогда не бывало. Видно, я на самом деле силен… зараза. Или это из-за испытаний в теплосети? Как раз теперь лето… Испытывают… Что-то там…

— Из-за того, что ты пьешь, — повторила Дина, словно услышала мои мысли. Я протянул руку (холодильник возвышался надо мной, как небоскреб), достал новую банку. Открыл.

— Я просто себя еще не научился контролировать, — сказал я. — Дина, солнце. Я буду стараться. Чет… Честно. Прости.

Она сделала неловкое движение: не то пожала плечами, не то дернулась, пытаясь высвободиться из моих объятий. Отпускать ее я не стал.

— Ты никогда не научишься, — сказала она.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Мы помолчали. Вкус у пива был кислый, пузырьки мешали сделать глоток — верные признаки того, что выпито уже много.

— Ты знаешь, как я пришла к Потоку? — спросила Дина.

— Нет.

— Я… меня с детства учили Тропе. У нас с тобой, в принципе, схожее воспитание было. Слушай Тотем, анализируй, размышляй. Рациональный подход… — она хмыкнула. — И… мне было тяжело. Очень тяжело. Я ненавидела людей. Каждый день я на метро ездила в институт. Самый час пик, что туда, что обратно. Потные, грязные, вонючие… Как я их ненавидела.

— Понимаю.

— Хрена лысого ты понимаешь. Ты-то мужик. Тебя придавишь, а ты сдачи дашь. А девчонку весом в сорок кило… да меня вообще не замечали. В вагон входит такой, знаешь, бугай: локтем пихнул, я и улетела… Но давка — фигня. Извращенцы — вот где самый кошмар. Я один раз в переполненном вагоне ехала от 'Московской' до 'Техноложки'. Сколько там станций? Шесть?

Я прикинул.

— Пять, вроде бы.

— Пять, да… Так вот, сзади пристроился какой-то подонок и всю дорогу лапал меня под юбкой. Я и так, и этак вертелась — куда там, стоят, как сельди в бочке. Голову поверну — непонятно, кто. Сзади — двое мужиков. Может, они оба… Главное, я говорю в голос: 'Прекрати!' Он руку убирает, пару минут не трогает, потом снова начинает. Я опять: 'Кому сказала, перестань!' Все повторяется.

— А что ж ты не закричала?

— А толку-то? Вокруг все стояли, всё видели. Как я перестать просила, тоже всем было слышно. Никто не вступился. Понимаешь? Ник-то. Вот они, твои простецы. А мне еще и страшно было очень. Если человек такое вытворяет, у него явно не все дома. А ну как закричу — он мне и нож в спину?

Я допил банку одним тяжелым, длинным глотком. Тошнота стукнулась под язык, голова пошла кругом. Но я был не из робких и достал еще одну банку. Банзай.

— Я их всех ненавидела, — медленно говорила Дина. — Всех. Выйду из метро — аж трясет. Ноги дрожат, руки дрожат. Слезы на глазах. У меня ведь от ярости слезы текут, ты знал?

— Нет.

— Вот. Плачу от злости. Как крокодил… Иду и плачу. Чем больше злюсь, чем больше все это в себе переживаю, тем хуже становится. Злоба, она разъедает, как, знаешь, желудочный сок у язвенников. И так — каждый день.

— К тебе каждый день извращенцы приставали?

— Нет. По-разному было. Но да, все время что-нибудь случалось. В институте, опять-таки, жизнь не сахар. В общем, тяжко было.

— Ты не рассказывала.

— А что рассказывать? Зачем тебе все эти гадости слушать? Сейчас просто к слову пришлось, вот и говорю. Так бы ни в жизнь не стала.

'Девочка моя славная', - подумал я и крепче прижал ее к себе. Одной рукой. Второй поднес банку ко рту.

'Хватит', - сказал голос в голове, но я его, как водится, не послушал.

— А причем здесь Поток?

— Ну… Может, ты и не поймешь.

— Я постараюсь.

И я постарался…