Может быть, я не уделяла Йену того внимания, которого он ожидал дома. Кто знает? Но обожания прессы, по-видимому, для него было недостаточно. В музыкальных обзорах все чаще стали останавливаться на танцах Йена. Для меня же они были лишь частью выступления, и я видела свою роль в том, чтобы заботиться об исполнителе дома.
Я старалась создать для него спокойную обстановку вне выступлений, то, куда всегда можно вернуться, — пристанище. И вряд ли могла оценить его маниакальные выпады на сцене, в то время как вся моя жизнь была сосредоточена на том, чтобы исключить любые подобные происшествия дома. Искусство воплотилось в реальности или реальность в искусстве? Я старалась относиться к нему как к нормальному человеку, — так и следует вести себя с эпилептиком, — но он с трудом возвращался от сценической жизни к повседневной. И пусть я заботилась о нем, пусть мы были знакомы со школы — он все равно относился ко мне как к какому-нибудь подхалиму из числа тех, кто пытался набиться к ним, знаменитостям, в друзья.
Йен почти перестал со мной разговаривать, и в отчаянии я решила обратиться к своей патронажной сестре. Она была очень отзывчива и договорилась для меня о встрече с его лечащим врачом. Йен очень ясно дал понять: он не хочет, чтобы я туда ходила, и, скрой я тогда от него эту встречу, разговор с доктором мог быть куда более плодотворным. А так мы отправились вместе. Мы сели в приемной: я со спящей Натали на коленях и Йен, надутый, скрестивший руки на груди, точно трудный подросток. Врач ничуть не помог. Я рассказала об изменениях в личности Йена, а он заверил меня в том, что, исходя из обстоятельств, это совершенно нормально. Как справиться с проблемой, я так и не узнала, зато возникло чувство, что от меня что-то скрыли. Могла ли эта встреча закончиться по-другому без присутствия невозмутимого Йена, я не знаю.
Бернард Самнер также заметил, что Йен стал более неуправляемым: «Он был похож на сумасшедшего. Если не получал то, чего хотел, то рвал и метал, но иногда просто выставлял себя в нелепом виде». Мои родители негодовали, узнав, как были встречены мои попытки разобраться с проблемами Йена. Отец твердо решил добиться ясности и договорился встретиться с врачом из местной практики. Мы чувствовали, что, хотя пациент имеет право на конфиденциальность, мы тоже имеем право получить по крайней мере прогноз состояния Йена. Ничего дельного врач не сказал; мой отец нашел его уклончивым и грубым. Он вышел из приемной уверенный в том, что у доктора самого не все в порядке с головой. Предположение оказалось не так уж далеко от истины — через неделю этот несговорчивый человек застрелился. Йена новость очень взволновала, несмотря на то, что он едва знал самоубийцу.
В конце июля манчестерский клуб Mayflower был на один вечер переименован в Funhouse — там устроили концерт «Stuff the Superstars Special». Утром перед выступлением Дэйв Маккаллох отправился на Strawberry Studios в Стокпорте, чтобы взять интервью у Joy Division для Sounds. Кое-кто из группы напыщенно выразился: «Мы не хотим давать людям прямых ответов. Мы скорее хотим, чтобы они задавали вопросы себе». Итак, интервью началось: Дэйв выудил из Йена кое-какую информацию об «Unknown Pleasures», но от остальных участников группы не добился даже имен, не говоря уже о том, чтобы углубиться в рассуждения о музыке Joy Division. Несмотря на то, что журналист решил, будто умом парни из группы не обременены, он посвятил им в Sounds целых две страницы, на которые они явно не наговорили.
В августе 1979 года Joy Division играли в зале Ассоциации христианской молодежи в Лондоне, на Тоттенхем-Корт-роуд. В тот вечер они делили сцену с Echo and the Bunnymen, The Teardrop Explodes и Essential Logic. Essential Logic легче было вообще не выступать, чем делать это после Joy Division; они вышли на сцену, когда большинство зрителей разошлись, Эдриан Триллс в статье для NME с восторгом отозвался о каждом из Joy Division и подытожил: «У них есть дух и чувство»[12]
. Не оставалось никаких сомнений: Йен прославился, Он добился того, чего хотел всегда. Его жизнь стала общественным достоянием. Посторонние люди высказывали свои впечатления о нем, а я злилась. Для меня он словно исчез; муж и отец прекратили свое существование, и планы на будущее он обсуждал теперь с Робом.Он появился на обложке августовского NME, на этот раз без плаща и сигареты и вместе с Бернардом Самнером. Йен выглядит на удивление непринужденно, но Бернард сидит, отвернувшись от объектива, а тесный костюм и куцый галстук делают его более чем когда-либо похожим на школьника.