Tough Cookie (СИ)

— Ну что, парни, повеселимся? — Лиам первым вышагивает из лифта и останавливается напротив двери, в которую вошел менеджер.

Менеджер выходит из номера и, рукой придерживая дверь, пропускает их внутрь. Чонгук входит последним и топчется на пороге, не решаясь последовать за парнями вглубь номера люкс.

— А вот и десерт, — слышит Чон и отмечает про себя сразу последовавший за незнакомым голосом веселый смех Чимина.

Дверь за спиной Чона захлопывается, отрезая все пути назад, и Чонгук медленно, миновав небольшой холл, входит в просторную, отделанную под гостиную комнату. На огромном плазменном экране на стене крутят последние клипы известных исполнителей, в комнате душно и сильно накурено, легкий дымок сразу же щекочет нос, но пахнет внутри не только табаком. Чонгук мысленно матерится и в сотый раз за сегодняшний вечер жалеет, что его выбрали на этот заказ. Групповуха плюс обкуренные клиенты, не может закончиться хорошо, но у парня нет выбора. Неповиновение Кену как минимум грозит лишением работы, а этого Чон категорически допустить не может. Чонгук окидывает комнату взглядом и насчитывает ровно пятерых парней, один из них сидит прямо на полу и набивает косяк, двое, устроившись на диване, что-то увлеченно смотрят на телефоне. Четвертый громко смеется и наливает в неизвестно откуда оказавшийся в руках Лиама стакан водку. Чимин сидит на коленях последнего участника сегодняшнего вечера спиной к Чону.

— Ну что, ребята? Мы сегодня празднуем день рождения! И не простого человека, а хозяина города и на сегодняшнюю ночь лично вашего! — вдруг оживает тот, кто сидел на полу. — Так что давайте с пользой и с удовольствием проведем эту ночь. Обещаю, вам понравится, — парень подмигивает, смотря прямо в глаза все еще застывшему напротив компании Чонгуку. — Иди ко мне, малыш, — продолжает он и ладонью хлопает по ковру возле своего бедра.

Поняв, что вариантов нет, и работу надо довести до конца, тем более, чем быстрее они наиграются, тем быстрее Чонгук вернется домой, Чон, изобразив что-то вроде обольстительной улыбки, опускается на пол рядом с незнакомцем. Чонгук оказывается чуть ли не у ног того, на ком в данный момент ерзает Чимин.

Парень с косяком резко притягивает Чонгука к себе и выдыхает дым ему в лицо. Чонгуку неприятно, и глаза от едкого дыма слезятся, но он послушно сидит и позволяет делать с собой все, что тот захочет.

— Я тоже хочу затянуться, — слышит Чон капризный голос Чимина и мысленно его благодарит, ибо мучитель Чона резко переключается на уже сползшего с колен своего клиента Чимина и тянет его к себе. Чонгук, воспользовавшись недолгой свободой, пару раз усиленно моргает, стараясь прогнать режущие ощущения в уголках глаз, и пытается привстать, чтобы дотянуться до лежащей с краю стола бутылки с водой, но руку перехватывает тот, с кем был до этого Чимин, и тянет его на себя. Чонгук снова оказывается на коленях, но теперь уже между ног другого.

— Можно я воды возьму, — подняв глаза снизу вверх на человека перед собой, говорит Чон и замирает.

Сердце Чонгука словно ухает куда-то вниз, он не может оторвать взгляд от лица напротив и весь как будто подбирается. На диване, зажав Чонгука между своих бедер, сидит У Чихо. У Чихо один из крупнейших бизнесменов, которому принадлежат почти все увеселительно-развлекательные заведения города. У Чихо, которого Чон Чонгук ненавидит всеми фибрами души. Полумрак номера скрадывает блеснувшую на дне зрачков панику, когда внутри все сжимается за доли секунды, стоит Чонгуку осознать происходящее.

Проебать к херам всю свою жизнь на самом деле мог только Чонгук. Тот самый Чон Чонгук, которому в этой самой жизни не очень-то и везет. И не потому что он — чертова проститутка, у которого прав не больше, чем у обшарпанного плинтуса под дверью, и поэтому его каждый день зажимают обнаженным между самим собой и проклятыми вечно поскрипывающими кроватями в дешевых и не очень отелях. Не потому что когда-то давно, еще после первого такого раза, он запирается в ванной на все замки и долго сидит, поджав колени к груди прямо на полу, и молчит. А потом также надрывно воет и расцарапывает щеку о торчащий неровными краями маленький скол на кафельной плитке, методично ударяясь виском об стену и разнося свой хрупкий и чувствительный внутренний мирок в точности так, как разбивает в порыве глухой злости зеркало над раковиной, стоит взглянуть на свое дрогнувшее отражение. И не потому что через столько лет всё, что остается от прежнего Чонгука, это еле заметные шрамы на ладошке и щеке от воспалившихся, застрявших тогда в нем осколков и темные сине-серые круги под глазами, когда в особо «удачные» дни к нему возвращаются детские кошмары. Всё это вообще ни черта не значит, когда в личном пространстве объявляется этот давно забытый-незабытый блядский мудак.