Tough Cookie (СИ)

Только закрыв за собой деревянную створку, Чонгук начинает судорожно вдыхать кислород. Перед глазами плывёт и до сотрясения, кажется, рукой подать, но Чон только больно трет оставшиеся порезы, пока быстро слетает с узких ступенек вниз. Чихо хочется то ли схватить под загривок и прочистить наглой рожей по шершавой кирпичной стене, чтобы посильнее и «сука, что же ты делаешь?!», то ли вообще больше никогда не приближаться, не сталкиваться и не смотреть. Колени и руки все еще трясутся, когда Чонгук проносится по коридору поближе к выходу, всеми мысленными силами отгоняя встречу с Кеном, которому Чихо, наверняка, не упустит возможности доложить, что остался недоволен. Чонгук машинально достает мобильник из кармана и видит пять пропущенных звонков из больницы. Он лихорадочно зажимает в ладони пластиковый корпус, телефон нагревается почти сразу, но ладонь всё равно покрывается мерзким холодным потом. Длинные прерывистые гудки заставляют Чонгука потеряться в нахлынувшей тревоге — они колотят по голове синхронно с набатом в пульсирующем затылке, и Чон только и может, что считать гулкие удары в ожидании, когда кто-нибудь, наконец, снимет эту долбанную трубку.

***

Чихо бесится, вспоминая выбивающие остатки мозга синяки на шее Чонгука. Он вылетает из комнаты почти сразу за ним, но успевает лишь свернуть за угол, когда сталкивается с Кеном. Чихо не собирается ничего говорить, прекрасно понимая, что ведет себя, как рефлексирующая истеричка: вроде малолетка здесь только Чонгук, а убивается блядской школьницей почему-то именно Чихо. Но Кен и без этого кажется ему недовольным, по глазам видно, ожидал, что придут.

— Так и знал, — цокает Кен и пропускает сопящего от злости У дальше на выход.

Чихо кивает равнодушно и идет к припаркованной по ту сторону дороги феррари. Уже внутри салона У несколько раз бьет кулаком по панели, а потом опускает голову на сложенные на руль руки. Чихо вряд ли хотел бы понимать, что он делает. Но он понимает, очень хорошо понимает, когда перед ним то и дело слишком ярко всплывают картины, как незнакомые мужчины лапают Чонгука. Целуют. Раздевают. Трахают. Долго, больно и с оттяжкой.

Чихо с силой сжимает веки, но не может избавиться от мельтешащих перед глазами кадров. Злоба на Чонгука сжигает его изнутри. В мыслях, в глазах, в выброшенных пачках сигарет и даже, казалось в собственном запахе, который теперь и не его вовсе — Чонгук оказывается везде. Он повсюду и нигде одновременно. У не может объяснить себе этот тупой приступ неконтролируемой злости, и это бесит его даже больше того факта, что возможно он знает причины, но никогда в жизни не решится их озвучить. Потому что тогда придется признаться себе и копаться даже в том, что Чихо с какого-то хрена просто невыносимо омерзительно видеть чужие руки на Чонгуке. Его Чонгуке. И даже мысль, вопящая по центру сознания, что Чон обычная шлюха, которую может трогать и трахать любой, у кого есть деньги, не смещает того выжженного на сетчатке знания, что Чонгук слишком податлив и невероятно красив.

Он не хочет разбираться брезгливость это или нет, но когда У тянется к пачке сигарет, завалявшейся в бардачке, за грудиной все чешется в иррациональном желании выкупить Чонгука для себя и развлекаться с ним до тех пор, пока он не надоест. Исключительно для себя самого, так, чтобы ни одна чужая отметина больше не поганила его тело, просто потому что трахать изношенный товар — ниже достоинства У Чихо, и пока он с кем-то спит, никто не имеет права трогать его игрушки.