Tough Cookie (СИ)

Чихо впервые не предупреждает никого из своих, закрывает квартиру на оба замка и уходит в этот самый клуб, чтобы хорошенько так накидаться. Но в итоге, получается только курить вдвое больше, раздраженно прикусывая зубами черный фильтр, и злиться-злиться-злиться, потому что в душе скребется какая-то непонятная идиотская хренота, и почему-то все равно кажется, что виноват он сам. И хотя бы за это дико хочется вернуться и наорать на Чонгука. Но мерзкий червяк, сидящий где-то глубоко в мозгах, орет за него и на самого Чихо. Потому что это У, чертова скотина, виноват во всем, что случилось с Чоном за последние дни и в его слезах — особенно. Доказательств даже не нужно. Начиная от сто раз запрятанного желания Чонгука оказаться ближе к нему и заканчивая глазами и кончиками пальцев, которые дрожат, Чихо знает, стоит ему появиться в поле зрения. Чонгука это разбивает, но он все равно не отпускает и не забывается. И пусть Чихо делает вид, что не слушает все, что младший пытается протянуть через робкие касания и затравленные взгляды, но он слышит. Чувствует. Болеет им.

Это бьет сильнее, чем Чихо мог себе представить. Болото под ногами расползается уродливой зияющей пастью, готовой в любую секунду схлопнуться над головой и похоронить в собственной грязи, но грызть себя Чихо надоедает быстрее. Он опрокидывает в себя единственный заказанный виски, ровно на два пальца, как положено, глубоко затягивается и через пару минут, оплатив счет, едет домой.

***

Весь следующий день Чонгук сидит дома. Он не может заставить себя высунуть нос из квартиры. После ночного эмоционального потрясения Чон чувствует себя опустошенным и разбитым. Он не спит всю ночь. Это бесит и выматывает. Ворочаться по узкой постели надоедает еще до того, как Чонгук успевает свалять всю простыню под собой в непонятного вида комок. Он спихивает одеяло в ноги и просто поднимается спиной по изголовью, откидывает затылок на стену и затыкается капельками вакуумных наушников. Внутри что-то тревожно ёкает, но это «что-то» на самом-то деле слишком знакомо, чтобы можно было захотеть в этом разбираться. Всё, кажется, уже и так разобрано, Чихо тут постарался.

Уснуть у Чона так и не получается, а думать он себе запретил — от мыслей толку ноль в отрицательной, один он сделать что-то со всем этим блядским пиздецом все равно не сумеет. Ему бы помочь, да как оказалось некому.

Чонгук мотается босиком туда-сюда и ближе к вечеру признает, что в квартире настолько пусто, что хочется взвыть — в этой маленькой коробке не находится ничего такого, чем можно было бы хотя бы облегчить собственное состояние. Шкафчики на кухне завалены каким-то непонятным и никому не нужным барахлом, в холодильнике почти ничего нет, а в комнате Чонгук натыкается только на смятую пачку чиминовых сигарет и закатившуюся в угол стола баночку маминых снотворных. К сожалению, тоже пустую. В итоге он падает на скрипучий диван, беспокойно ворочается и пытается то ли завернуться в накинутую толстовку еще сильнее, чтобы теплее было, то ли наоборот — выпутаться из нее, потому что чертовски невыносимо плавится тело.

Мобильник на столике молчит. Подсветка иногда автоматически мигает, показывая электронные цифры времени, и Чонгук каждый раз нервно замирает до тех пор, пока экран снова не гаснет, заставляя облегченно выдохнуть — не звонок. Потому что оба вызова, на отсутствие которых он разве что не молится, пугают его до тошноты. Чонгук не едет к маме, хотя понимает, что надо — через двадцать четыре часа назначена операция, и хотя согласие уже подписано, тем не менее, доктор предупреждал, что может понадобиться что-то еще. А потому приходится все время коситься на телефон в ожидании звонка из больницы и поминутно отсчитывать свое терпение. Чон знает, что сорвется, потому что второго звонка — от Чихо — он боится еще больше, чем эту проклятую провонявшую лекарствами и смертью клинику.

Чонгук никогда не забудет вчерашнюю ночь и то, как грубо и жестоко его посадили на место. Он не забудет перекошенное от злости лицо брата и то, как он, «наказав» его, просто ушел, оставляя его одного, разбитого на тысячи осколков, расплесканного по капле в минуты, мол, смотри, смотри внимательно и запоминай, кем ты являешься, и умирай, наслаждаясь болью за то, кого ты отобрал. Умирай, всё шоу для тебя.