Товарищ Джедай

— Это не то внедрение, о котором вы думаете. У вас профдеформация.

— Проф. деформация?

— Профессиональное, говорю у вас. Ну там… «пароли, явки, адреса»… а то, что было там, на улице утром — другое.

Бельченко, хотя бы внутри себя попытался собрать вместе распадающиеся из рук факты, не складывающиеся в стройную картину.

1. Есть некто, кто притворялся сумасшедшим. И ныне спокойно в этом признаётся, называя это «внедрением». «Другим внедрением»!

2. Им же было заявлено о том, что послезавтра… нападут немцы?

3. Обладает какими-то странными… способностями? Или просто… гипноз? И Бельченко не висел в воздухе?

— Вы кто вообще и что вам надо?

— Я тот, кто я есть. От вас… уже ничего не надо. Уйти я могу в любой момент. Вопрос только в том, чего будет стоить попытка меня задержать… вам и вашим подчинённым.

— Вы же сами… хотели «поговорить по нормальному».

— Так вы какую-то… ерунду спрашиваете.

Молодчик уже в открытую демонстрировал нетерпение. Почему он настолько уверен в себе? Пусть он смог… как-то загипнотизировать одного меня… что мне сейчас кажется, что я висел в воздухе? — постарался найти разумное объяснение случившемуся окончательно пришедший в себя Сергей Саввич —…но как он выйдет из здания? Особенно если ему преградят путь вооружённые и готовые действовать сотрудники?

— А что… «не ерунда»… по вашему? — осторожно, всячески сдерживая себя, чтобы не сорваться, уточнил чекист.

В это мгновение он снова вспомнил о том, что руки молодчика расслаблено положены на стол Бельченко с другой стороны! Значит, браслеты… сломанные неведомо как браслеты… действительно валяются где-то подальше за типом, на полу кабинета!

— Вам было сказано про утро 22 июня. Почему вы, так и не представившийся мне какой-то чекист в немалом чине, игнорируете такую важную информацию?

Неудовольство типа было явным.

Всё таки перебежчик? Из числа эмиграции, со своим понятием о «чести»? Желающий… помочь СССР? Может… из детей «благородных»? И с непонятными способностями? Работать по иному с ним?

Кажется… — успокоился внутренне Бельченко — линия поведения может быть с типом и такой:

— Расскажите тогда, подробнее… пожалуйста… про послезавтрашнее утро. Всё, что вам известно. — чекист легко преодолел себя и даже представился: — меня зовут Сергей Саввич Бельченко. Я начальник управления НКГБ БССР по Белостокской области.

— Понятно, вот и познакомились. Послезавтра начнётся вторжение Германии и её сателлитов в СССР. Война. Здесь, через Белоруссию, главный удар. Всё. Главное сказано, хотя особой пользы вам от этого не будет.

Бельченко немного поколебался, и, решив, что недоверие — это взаимное чувство, попробовал ещё уточнить, просто зайдя с другого фланга:

— Сказанное вами… это такое, что требует… каких-то фактов. Вы понимаете, мы должны знать, откуда вы это знаете…

Тут он был перебит.

— Собственно говоря — сие неважно. Ни вы, ни даже Москва уже ничего сделать не успеет, да и, сигналов там, в столице СССР, уверен, получено немало. Сказанное мной, больше предназначалось лично для вас… как моё собственное ощущение, что вы занимаетесь ерундой!

Бельченко прищурился. Гипотеза об инициативнике затрещала по швам. Осталось утверждение «об внедрении»…

— То есть вы не пытаетесь нас предупредить?

— Да поздно уже. И без меня предупреждений полно.

— Вот как… — бредовые (а, может, и нет… обстановка за линией государственной границы накалялась с каждым днём, предупреждения из Москвы уже были, да и сигналы… разные поступали) заявления от типа сыпались один за другим. А, может, действительно, он — сумасшедший?

Крайне осторожно Бельченко приподнялся со своего места и, под прицелом взгляда внимательно наблюдавшего за ним типа, слегка обернувшегося туда, куда прошёл Сергей Саввич, нагнулся.

— Я бы очень хотел знать, как вам удалось сделать такое… — произнёс чекист, поднявший разломанные неизвестным способом наручники и дополнивший сказанное —… и, всё же, о каком «внедрении» идёт речь?

Вид остатков разорванного металла БР рушил всю картину о гипнозе. Значит… и в воздухе я висел точно, признался самому себе Бельченко. Слабая надежда на внушение от неведомого артиста испарилась. Да и нельзя внушить такое. Но, кто же он? И как!?

— Личные способности. Внедрение в страну, о которой мало знаю.

Вроде бы ответил. И… лишь повторил то, что Бельченко слышал ранее. Но — признал свою нездешность! Значит — эмигрант?

* * *

Чего он ждёт? Если у него «личные способности» (а помня то, что случилось с собой, чекисту не хотелось испытывать это снова), почему не предпринимает попытку к бегству?

— Похоже, нам пора расставаться… ремень для брюк не выделите? Или с вас снять?

Как будто подслушал!

— Вы так уверены? — раздражение Бельченко, даже не помышлявшего когда-либо вообще о возможности того, что случилось(!) сегодня, всё же прорвалось наружу, помимо желания, в тоне.

— Ни капли сомнения. Вопрос в том, что я это сделаю, применяя насилие, или обойдусь без него…

И ведь не скажешь «забываетесь, задержанный! Конвой… в карцер его!»

Как хотел…

— Зачем всё это было? Зачем про послезавтра заявляли? Информацию сообщали?