Товарищ генерал

— В хозяйственную часть? — посверкивая глазами, сказал старик, — Я в старой армии полком командовал, в гражданскую — бригадой. Да-с! А то, что снят с учета и садоводством занимался это не моя вина… Годы! На восьмой десяток перевалило!.. Да-с!

Немец подошел к городу, а мне что прикажете? В Ставку писать, чтобы заново аттестовали?

Орлов извлек из бокового кармана ватной куртки военный билет и протянул Харитонову.

Харитонов, прочитав, вернул документ.

— Будем хлопотать о присвоении вам нового звания! — твердо проговорил он.

Возвращались в темноте, с потушенными фарами. Шпаго вылез из машины и отправился разведать путь. Харитонов пошел вместе с адъютантом.

— Как тебе нравится Гущин? — спросил он.

Как вам сказать, товарищ командующий? Я могу только судить, хороший он или плохой человек. Способности, образование — это все, конечно, имеет значение. Но для меня главное не в этом.

— А в чем?

— Я уж сказал вам.

— Ну, как ты считаешь?

— Считаю — нехороший человек!

— Почему?

— По тому, как он вам про убитых докладывал.

Харитонов, замолчав, насупился.

— Ты, брат, суров! — деланно недовольным тоном возразил он и, помолчав, добавил: — Впрочем, я это тоже почувствовал.

Хотел проверить впечатление. Не понравилась мне эта черта в Гущине. Ведь если положа руку на сердце спросить, из-за чего мы с тобой по этой степи мыкаемся? Хотим, чтобы каждый человек пожил при коммунизме. Можешь ты себе представить, какая это будет жизнь?! Каждая душа другой будет доступна. Сейчас этого еще нет. Я вот, например, прихожу на узел связи. Вижу-сидит девушка. С сочувствием на меня смотрит. Я, ты знаешь, женат.

Жену люблю. У меня уж-такая могла быть дочка. Есть в ее возрасте сестра в Рыбинске и в Ростове племянница. Будь она моей дочкой, сестрой или племянницей, никто бы слова худого не сказал, если бы я ее к себе позвал. Мне бы на нее смотреть, голос ее слушать. Я бы через нее понял тысячи других, которые на той почве выросли, что мы кровью своей удобряли. А если я ее позову, ты представляешь, что произойдет? Какие разговоры пойдут?

Как к ней станут относиться? Ведь самое плохое могут подумать, Да нет, тебе этого не понять!

— Мне не понять? — с чувством возразил Шпаго. — Я, если хотите знать, очень даже хорошо понимаю. Если будем живы, приезжайте после войны в город, где я служил, спросите там о Шпаго. Вам никто не ответит. А спросите, "Знает ли кто Леню7" — весь город скажет: "Леня? Лейтенант? Как не знать!" А почему?

Я был очень отзывчивый. Оттого, быть может, что родился в казарме. Отец был старой, царской армии унтер-офицер. С солдатами суров, а со мной еще строже обходился. Оттого и вырос впечатлительный. Вот иду я, например, по этому городу, вижу — идет женщина и два ведра воды тащит. Невмоготу ей. Я ведра отбираю, подношу. А мне уже весь город в глаза тычет, — Дес ь, неспроста. Или такой случай. Иду, смотрю — афиша. К нам в ДКА какая-то труппа приехала. Дают спектакль. Читаю, что за пьеса и кто участвует. А за спиной женский голос: "Как бы мне хотелось на эту пьесу попасть!.." Оборачиваюсь. "Почему вы так вздыхаете?" — "Ну, как же! Туда по приглашению!"

Вижу-девушка интеллигентная, культурная. Пригласил ее. И так мне с нею хорошо было ту пьесу смотреть. Много ценных замечаний выслушал. Одним словом, культурно провел вечер. А на другой день сослуживцы говорят: "Что же это ты, Леня? Неужели не мог получше девушку пригласить?! Ведь она на одну ногу прихрамывает!"

А я, товарищ генерал, верите, этот ее физический недостаток даже не заметил. Такая у нее содержательная душа!

Вдруг Шпаго насторожился. Кусты пошевелились. Он замедлил шаг, прислушался.

— Не нравится мне эта прогулка, товарищ генерал! Ночь. Надо возвращаться к машине! Можем на их разведку наскочить.

Ветер разогнал тучи. Лунный свет залил поляну. Отчетливо обозначились кусты слева от дороги. За кустами, по стерне, узкая тропа вела к селу на взгорье.

Харитонов быстро зашагал к кустам. Едва он раздвинул ихвыскочил огромный рыжий гитлеровец. Харитонов кулаком ударил его. Выбежал другой, вертлявый, тощий.

Шпаго, подбежав, выстрелил из пистолета в рыжего. Рыжий, падая, из последних сил что-то хрипло прокричал напарнику. Харитонов, обезоружив второго гитлеровца, сцепился с ним.

Шпаго уложил и этого.

Увидев оцарапанные руки генерала, адъютант воскликнул:

— Ну что, товарищ генерал? Видите, я был прав!

Харитонов молча смотрел на убитых.

— Интересно, какой части! — отдышавшись, проговорил он.

Шпаго обыскал убитых, взял документы и, подойдя к машине, которая с трудом двигалась по размытой дороге, велел Мише повернуть обратно.

Несколько минут ехали молча.

Машина наконец выехала на шоссе и пошла быстрее. Харитонов неожиданно повернулся к адъютанту и живо рассказал о той озорной, не знающей преград, не помнящей себя удали, которая овладевала им в юности, когда он в дни масленицы выступал в бою на колышках один на один против самого сильного парня из соседнего села Петровского и под дружный смех, одобрительные возгласы обращал в бегство своего соперника.