Товарищ генерал

— Вот, — проговорила она. — Ленина вам принесла… Просил у меня ваш секретарь. Собрание же у вас… Вы только с собой не увозите. Я здешняя уборщица. Получила расчет. Так что меня уже нет. Но я тут! Готовлюсь пережить извергов. Я их в гражданскую пережила… Все, что им глаз колет, спрятала… Для вас достала!

Как ни торопился Харитонов на партийное собрание, он приостановился и с удивлением посмотрел на уборщицу. Он хотел было заверить ее, что враг будет отброшен от Новошахтинска, но женщина взглянула на него таким твердым взглядом, что Харитонов промолчал. Взгляд этот как бы говорил: "Глаза мои лучше видят беду. Не я нуждаюсь в вашем утешении, а вы нуждаетесь в моей ласке, в моем благословении!"

— Да! Видно, для этой старой шахтерской матери все они были только сыны ее, еще не знавшие как следует, что такое жизнь, а она знала! На ее глазах родилась эта жизнь. И все эти годы ее не покидала тревога за судьбу этой жизни, когда только пробивались первые ростки ее и когда она расцвела ярким цветом…

Харитонов передал портрет секретарю партийной организации и сел в первом ряду. Секретарь открыл собрание. Выбрали президиум. Харитонов тоже был избран и занял место за столом рядом с председателем.

Председатель объявил повестку дня. Харитонов взял слово.

— Товарищи коммунисты! — начал он. — Все мы понимаем, что партийная организация штаба армии призвана помочь командованию обеспечить выполнение боевой задачи с честью! Но одного этого сознания мало! Надо, чтобы каждый коммунист ясно представлял себе, какая именно нужна помощь от него, учитывая сложность предстоящей операции в связи с особой обстановкой на участке нашей армии.

И Харитонов просто рассказал о занимавших его все это время мыслях.

— Все дело в том, — продолжал он, — чтобы каждый из вас перестал себе представлять эту войну книжно. То, что вы выучили по учебникам, никуда от вас не уйдет. Надо живо соображать свои действия, учитывая боевой опыт. Симфонии великих композиторов создавались из народных мелодий. Плохо будет, если вы, разъехавшись в дивизии, будете там только приказывать. Вы там должны быть творцами победы. А это значит: не выпуская из головы общего плана, координируя" боевые действия частей, чутко реагировать на все мельчайшие изменения обстановки. Не выполняйте механически моих приказов. В этом отношении я вам предо-"

ставляю инициативу. Правильно проявлять ее можно и должно, если исходить из общей цели! Победу творит солдат. Многие из вас только недавно вернулись из частей. Давайте коллективно осмыслим живой боевой опыт. Возьмем ценное, отбросим ненужное.

Мне недостаточно того, что вы пишете в своих донесениях. Бумага не в силах заменить устную речь!

То, что говорил Харитонов, было близко и понятно всем и всех располагало рассказать о том, что наблюдал каждый в только что прошедших боях, чему раньше не придавал значения. Теперь это казалось важным и нужным. Каждый спешил высказаться, и много крупиц нового ценного опыта борьбы с танками противника выявилось на собрании. Харитонов слушал и запоминал, широко раскрыв веселые карие глаза.

Из дневника Володи Ильина

"…Сегодня улетел в Москву Подлесков. За то время, что я ездил с ним, я многому у него научился. По его совету, решил прежде всего научиться хорошо писать короткие корреспонденции.

Я их пишу, прочитывая донесения в политотделе армии, и диктую девушке-связистке, которую зов'ут Зина. Всякий раз чувствую себя неловко, когда она выстукивает сухие строчки моих информации.

Так и кажется, что она ждет большего, как-то настораживается, готовясь передать такое, что растрогает ее, но не выказывает разочарования, когда я вновь и вновь диктую свои сообщения.

Она как бы приучила себя ничему не удивляться.

"Видно, так надо!" — можно прочесть в эти минуты на ее милом лице.

Я как-то спросил ее:

— Понравился вам очерк Подлескова о Карташове?

Она смутилась:

— Мне там понравилось чувство автора. А я бы хотела узнать, что чувствовал Карташов.

Я рассказал ей о своей встрече с Карташовым. Она слушала,

широко раскрыв глаза.

— Отчего же вы так не напишете, как рассказываете? — спросила она.

Я замялся.

— Это потом, после войны. Если останусь жив!

Она взглянула на меня с недоумением.

На узел связи вошел командующий армией и, увидев меня, пригласил к себе. Несколько минут он пристально меня разглядывал, потом медленно заговорил:

— Можете вы сочинить письмо, в котором надо нечаянно проговориться о том, где мы, вероятнее всего, ждем удара противника? Пусть это будет село восточнее Таганрога. Сочинить надо с умом, желательно немедля, вот в той комнате, — указал он на раскрытую дверь в столовую. — И сами понимаете, что ни одна живая душа не должна знать об этом!

Уединившись, я долго думал, как написать письмо.

Я старался представить себе автора письма. Боец? Сержант?

Офицер? Откуда родом? Кому пишет? Матери? Сестре? Подруге?

Кто и в каком состоянии может так проболтаться?

Когда я уже совсем отчаялся отыскать лицо, которое способно было на такое дело, я вдруг обрадованно вскрикнул: в моем воображении возник Шиков.