«Товарищ Керенский»

Тема политической любви к Керенскому, вынесенная Таном в заголовок, присутствует, как мы видели, и в других популярных биографиях министра, но в очерке Тана она звучит особенно сильно: «Я бы назвал его “Любовью революции”, первой девственной любовью», – пишет автор. К этой теме он возвращается и в конце своего очерка: «У Русской Революции будет много любимцев и интимных избранников, но первая девственная любовь молодой Революции никогда не пройдет, никогда не забудется»[65]. Тан, подобно другим биографам Керенского, напоминал читателю о принадлежности своего героя к социалистам-революционерам, указывая при этом на его совершенно особое место в партии: «Керенский является высшим типом “эсера”. Он яркий представитель того поколения героев, которые бросали в борьбу личное бесстрашие свое, напряжение своего духа, высоту своего подвига. Таков был Каляев, таков был Сазонов»[66]. Подобное свидетельство ветерана революционного движения имело особый вес для читателей, но вряд ли все руководители партии с ним согласились бы.

Тан, как и другие биографы Керенского, пишет о «пророчествах» своего героя и именует его «вождем»: «Он становится как бы духовным центром России, ее ответственным вождем». Автор также повторяет мотив особого взгляда Керенского: «В этих широко открытых глазах таится что-то львиное»[67].

После Июльского кризиса, когда Керенский возглавил Временное правительство, некий прапорщик В. Высоцкий написал брошюру «Александр Керенский»; ее издала Московская просветительная комиссия при Временном комитете Государственной думы. Большую часть продукции этого издательства составляли брошюры, которые в популярной форме знакомили читателей с различными явлениями общественной и политической жизни. Повествование о Керенском – единственное произведение биографического жанра в каталоге изданий Московской просветительной комиссии; это само по себе свидетельствует об общественном интересе к жизни министра. Высоцкий, подобно другим биографам Керенского, тоже широко цитировал его речи и приказы. В отличие от других авторов жизнеописаний министра, Высоцкий не затрагивал дореволюционный период. Свое повествование он начал с 27 февраля 1917 года и особое внимание уделил деятельности Керенского в качестве военного министра. Автор признает успехи «заклинателя разбушевавшейся солдатской стихии»: «И армия послушалась его, послушалась как своего вождя»[68].

Вместе с тем это была, пожалуй, единственная опубликованная в 1917 году биография министра, в которой содержалась и осторожная его критика: Высоцкий полагал, что не все преобразования в вооруженных силах были достаточно продуманы, порой же они были просто нереалистичны, а необходимость борьбы с большевизмом военный министр осознал слишком поздно. Однако автор поддержал политику Керенского и призывал своих читателей услышать голос неутомимого «собирателя русской земли». Этот образ «собирателя», заимствованный из традиционного патриотического дискурса, не был характерен для языка большинства социалистов, и вряд ли автор принадлежал к их числу. Очевидно, именно с Керенским Высоцкий связывал надежды на стабилизацию ситуации в стране. И, критикуя военного министра, главную ответственность за развал армии Высоцкий возлагал на «руководящие круги русской демократии», т. е. на лидеров умеренных социалистов, с их неумелыми и самоуверенными действиями[69]. Подобная оценка ситуации могла восприниматься как призыв к министру дистанцироваться от руководящих центров меньшевиков и эсеров.

Подобно другим первым биографам политика, Высоцкий отмечает и крайнюю усталость «больного и изнуренного» Керенского, и воодушевление претендующего на искренность лидера, «великого энтузиаста» и «романтика», оказывающего «почти гипнотическое» воздействие на массы. Автор и этого текста неоднократно указывает на особые отношения вождя и народа, на эмоциональную связь министра и его аудитории: «…навстречу ему несутся взрывы того же вдохновенного восторга, того же ответного энтузиазма, которым охвачен и сам оратор…»; «Народ чувствует Керенского, и Керенский чувствует народ»; «Народ сам “творит Керенского”, сам создает вокруг него атмосферу безграничного доверия и любви, в которой каждое его слово может принимать какую-то библейскую мощь»[70]. Причину же влияния Керенского, подобно некоторым другим его биографам, автор видит не только в искренности политика и его способности «гипнотически» воздействовать на слушателей, но и в настоятельной потребности «народа» иметь сильного властителя: «К тому же в нем самом [в народе] живет тоска по каким-то “Керенским”, по ком-то, кому он хочет поверить, отдать душу, за кем он хочет идти, кому в руки он хочет сам отдать власть, чтобы ей подчиниться»[71]. Такое понимание отношений, складывающихся между лидером и «народом», может быть созвучно тексту Леонидова, но оно уже совсем далеко от народнического канона прославления героев революционного движения в том его варианте, который развивался Кирьяковым.