— Цела?! — не веря ей, воскликнул Губкин. Протянул руку, но не посмел притронуться к ноге.
— Сейчас вы сами убедитесь в этом! — Муза осторожно провела пинцетом по ступне Георгия.
— Довольно, довольно, сестричка! — радостно воскликнул Георгий. — Простите меня.
…На обед Губкину принесли мясной бульон, котлеты и компот. Но есть не хотелось. Только выпил компот, чтобы утолить жажду.
— Как самочувствие, больной? — спросил дежурный врач, совершая обход.
— Нормально, — ответил Губкин, — если не считать сильной слабости и того, что кошмарные сны меня одолевают.
— Надо будет сделать вам переливание крови, и кошмары исчезнут.
Георгий вздрогнул и, пересиливая себя, взглянул на висевшую рядом капельницу. До того он был измучен и так хотелось покоя!
— Товарищ доктор, может, без переливания крови обойдемся?
— Если жить хотите, не обойдемся. Только жаль, что у нас пока нет вашей группы крови.
Их разговор услышала вошедшая старшая медсестра Собкова.
— Как это нет? — возразила она. — У меня первая группа…
Донором Георгия стала Муза. Врачи делали все, чтобы спасти старшего лейтенанта. Время шло, а температура словно застыла на отметке «39». Четверяков, посоветовавшись с главным терапевтом, решил провести курс стрептоцидного лечения. Лекарство отрицательно повлияло на аппетит больного. Георгий заметно слабел, глаза его горели лихорадочным огнем. Температура продолжала держаться. Врачи долго ломали голову над диагнозом, но ничего определенного сказать не могли. Лишь на четвертые сутки, после того, как он начал принимать стрептоцид, ртутный столбик стал медленно спадать. Утром того долгожданного дня Георгий попросил воды. Сделал глоток и обессиленно закрыл глаза. А когда спустя полчаса измерили температуру, стало ясно, что наступил перелом: градусник показывал «38». Майор Четверяков, облегченно вздохнув, произнес: «Будет жить!»
Губкин в это время уже спал глубоким сном.
На следующий день на раненую ногу наложили гипс. Георгия словно заковали в панцирь. Открытыми остались лишь грудь, руки и ноги ниже колена. Целый месяц он не мог повернуться без чужой помощи. Рана, скрытая в гипсе, так зудела, что хотелось ее разодрать.
Однажды утром в госпитале поднялся переполох. По телефону позвонил командующий армией генерал Крылов. Он интересовался здоровьем комбата Губкина, сказал, что собирается приехать. Санитары тут же принялись все кругом драить, чистить.
Во второй половине дня в палату, где лежал Георгий, вошли командарм генерал Крылов, член Военного совета армии генерал Пономарев и несколько военных корреспондентов в сопровождении начальника госпиталя и главного хирурга.
Генерал Крылов, поздоровавшись, сел на стул рядом с койкой Губкина и крепко пожал ему руку.
— Ну-ка расскажи, товарищ комбат, как это ты носилки превратил в командный пункт? — сказал с улыбкой. — Значит, раненный, продолжал руководить боем? Молодец! И твои орлы наступали геройски!
Губкин смущенно молчал, не зная, что сказать командующему.
— Эвакуировать было невозможно, вот и стали носилки командным пунктом.
— Не скромничай, хорошо командовал, товарищ капитан!
— Извините, товарищ генерал, я старший лейтенант!
— Никакой ошибки тут нет, товарищ капитан! Приказ уже подписан. Конечно, такое событие следовало бы отметить. Да медицина, думаю, — генерал кивнул в сторону начальника госпиталя, — будет против. Но звездочку мы все же обмоем. Дайте спирту! — распорядился командарм.
В руках Крылова блеснули две золотистые звездочки. Он опустил их в стакан и подал Губкину:
— Вот, держи, чтоб не ржавели. А выпьем, когда на ноги встанешь. — Крылов обернулся к адъютанту, взял у него орден Красного Знамени, склонился над Губкиным и прикрепил награду прямо на рубашку. Губкин взглянул на пурпурное знамя, играющее переливами, как шелк на ветру, и ему невольно вспомнилось, как он бегал с ребятами в Дом Красной Армии, чтобы только посмотреть на буденновца — кавалера ордена Красного Знамени.
— Поздравляю, герой! — Крылов осторожно обнял капитана. — Мы с тобой еще повоюем. Попомнят нас фашисты!
Через день после этой встречи в армейской газете был опубликован портрет капитана Губкина и очерк о его подвиге.
Муза вбежала в палату разрумяненная, сияющая и, передавая Георгию газету, воскликнула:
— Тут о вас написали!
Георгий пробежал строчки глазами, посмотрел на счастливое лицо Музы и улыбнулся:
— Корреспондент так меня разукрасил, что сам себя не узнаю…
Радостными были минуты, когда сняли гипс. Губкину разрешили ходить. Он сам поднялся с койки, взял под мышки деревянные костыли и в сопровождении палатного санитара, пожилого коренастого солдата, сделал первые шаги. Голова у него закружилась, колени задрожали, и он упал бы, если бы санитар не поддержал его.
После обеда, не дождавшись санитара, Губкин снова встал на свои ходули и шаг за шагом стал упорно учиться ходить.