Товарищ Ленин

Опять погода завернула круто.
Над Шушенским ни месяца, ни звезд.
Из края в край метелями продута,
лежит Сибирь на много тысяч верст.

Еще не в светлых комнатах Истпарта,

где даты в памяти перебирай,
а только обозначенным на картах
найдешь далекий Минусинский край.

Еще пройдут десятилетья горя

до мокрого рассвета в октябре,
и пушки те, что будут на «Авроре»,
еще железною рудой лежат в горе.

Горит свеча, чуть-чуть колеблет тени.

Село до ставней вьюги замели.
Но здесь, где трудится, где мыслит Ленин,
здесь, в Шушенском, проходит ось Земли.

Уж за полночь, окно бело от снега,

а он все пишет, строчки торопя.
Сквозь вьюги девятнадцатого века,
двадцатый век, он разглядел тебя.

…Невзрачный домик затерялся в мире.

Но на стекло морозный лег узор,
и тут вся география Сибири —
 от океана до Уральских гор:

Вот серебро равнин ее широких,

вот, в иглах весь, тайгу засыпал снег,
и различимы горные отроги
и, как рога оленьи, русла рек.

И на столе белеют не страницы,

а тот же русский снеговой простор,
где все губернии… Где он в таблицах
учел и тот однолошадный двор —

с косым плетнем, засыпанным метелью,

где позапрошлую неделю
осталась без отца семья,
где в эту ночь родился я…

II

Какое утро! Белизна какая!
И, этой белизне под стать,
хребты Саянские сверкают;
сегодня их и в Шушенском видать.

Снег на катке волнистый и горбатый.

В глазах рябит от белых снежных гряд
И, пронеся хоругвями лопаты,
ребята рядом с Лениным стоят…

Одним морозным воздухом с ним дышат,

свои следы в его вплетают след,
хоть, может, имя Ленина услышат
они впервые через много лет.

Кто ж из мальчишек первым быть не хочет,

когда, заиндевелый до бровей,
он с ними сам, как маленький, хохочет, —
и снег с лопат летит еще живей.

Необозримая лежит Россия,

до края и ветра не долетят.
Будь это шушенские, костромские —
жизнь одинаковая у ребят…

С. ЩИПАЧЕВ.

Из поэмы «Домик в Шушенском»

ВДАЛИ ОТ РОДИНЫ

Я английский язык в тюрьме учила по самоучителю, никогда ни одного живого английского слова не слыхала. Стали мы в Шушенском Вебба переводить — Владимир Ильич пришел в ужас от моего произношения: «У сестры была учительница, так она не так произносила». Я спорить не стала, переучилась. Когда приехали в Лондон, оказалось — ни мы ни черта не понимаем, ни нас никто не понимает. Попадали мы вначале в прекомичные положения. Владимира Ильича это забавляло, но в то же время задевало за живое. Он принялся усердно изучать язык. Стали мы ходить по всяческим собраниям, забираясь в первые ряды и внимательно глядя в рот оратору. Ходили мы вначале довольно часто в Гайд-парк. Там выступают ораторы перед прохожими — кто о чем. Стоит атеист и до-называет кучке любопытных, что бога нет; мы особенно охотно слушали одного такого оратора, он говорил с ирландским произношением, нам более понятным. Рядом офицер из «Армии Спасения» выкрикивает истерично слова обращения к всемогущему богу, а немного поодаль приказчик рассказывает про каторжную жизнь приказчиков больших магазинов… Слушание английской речи давало многое. Потом Владимир Ильич раздобыл через объявления двух англичан, желавших брать обменные уроки, и усердно занимался с ними. Изучил он язык довольно хорошо.