Товарищ майор

«…Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время…

Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага…

Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу».

«Инициативу и сметку». Вот именно. И где как не на фронте? Применить весь арсенал знаний. Весь жизненный опыт. Всю изобретательность. Там-то всему этому и место…

Письмо:

«Москва, 9.VII — 41. Дорогая моя Лена!

…Газету пока не закрыли, мужчины в народном ополчении и в Красной Армии. Стыдно… сидеть на ненужной работе. Думаю, это продлится недолго. Тянет к фронту, к оружию… Целую. Цезарь».

Вопрос о должности заместителя наркома боеприпасов вошел в финальную стадию.

— По этому поводу у нас с Цезарем состоялось двухчасовое заседание у Петровских ворот, — вспоминает Наталья Васильевна. — Он рвался на фронт, ни о чем другом и слышать не хотел. «Наташа, ну какой я замнаркома боеприпасов? Ведь я же пороху не нюхал!»

Формула была найдена. А какой он военный без систематического военного образования — этого вопроса он себе не задал. «День настанет большой проверки, декрет скажет — и я пойду…» Декрет ничего не сказал, сказала совесть. Она влекла его по пути поколения — детей революции, ею воспитанных, ее защищающих, от нее неотторжимых.

С этого момента его активность приобрела вихревой характер. И так неодолима была его настойчивость, что его отпустили. Он ликовал. Совсем как мальчишка, который убегает на фронт тайком от родителей.

Иного он не желал, потому что песню напряженного ожидания «Если завтра война, если завтра в поход…» сменил взвинченный, опаляющий яростью чекан «Священной войны»: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…»

Бой разгорался — бой, какого не видывало человечество.

***

Двадцатидевятилетний московский архитектор, лейтенант запаса Вениамин Сергеевич Богословский, высокий, сухой, решительный, с великолепной шевелюрой зачесанных назад темных волос и холодноватыми голубыми глазами, чистый ариец по внешности, утром 23 июня 1941 года был вызван в военкомат срочной повесткой. Финскую кампанию Богословский провел в войсках и был демобилизован только 5 июня. А до этого успел отслужить действительную службу. Имел на счету 17 парашютных прыжков, что по тем временам встречалось не часто.

В военкомате В. С. Богословский узнал, что формируются диверсионно-подрывные отряды по 25 человек в каждом. Отряды будут сброшены на парашютах в тыл наступающего противника с целью организации диверсий на его коммуникациях при переходе Красной Армии в контрнаступление. Принимаются только добровольцы.[9]

Спустя несколько дней отряд, вооружение которого состояло из пистолетов, финских ножей и взрывчатки, переодетый в немецкую форму, был десантирован в тыл наступающего врага.

Однако события разворачивались драматически. Фашистские войска наступали почти на всем протяжении советско-германского фронта. Группа решила выходить из окружения, разбившись на пятерки. После ряда головоломных предприятий, дерзко двигаясь по дорогам в составе наступающих колонн вермахта под резкие команды одного из членов группы, лишь вчера еще доцента Московского университета, артистически владевшего немецким языком, пятерка вышла к расположению наших войск. При переходе двое погибли, а остальные — в немецкой форме, грязные, небритые, голодные — были взяты под стражу.

— Это было самое тяжелое, что я испытал за всю войну, — сказал потом Вениамин Сергеевич.