Товарищ маркетолох

Зачем и почему он должен вдруг ни с того ни с сего камлать, Ванька не совсем понял, но, тем не менее, будучи жителем Сибири, он прекрасно понимал оккультное значение этого слова. А постольку, поскольку в критических ситуациях Ванька, как деревенский житель, с самого детства привык всегда и везде полностью полагаться на старших, он, ничуть не задумываясь, приступил к речитативу своей новоявленной мантры.

– Григорьюшка, Гриха, Гриша, – начал он, вновь впадая в какой-то непонятный транс, в то время как его снулое тело начало жить самостоятельной жизнью. Совершенно чудесным образом развернулись достаточно широкие плечи не чурающегося самой тяжёлой работы сельского паренька. С хорошо слышным хрустом распрямились стесняющиеся его роста, а потому постоянно скрюченные спина и шея.

– …Гришко, Гришака, Гришука, Гришаня, Гришата, – Захлопнув по-детски приоткрытый вечно рот, ожили внезапно на его выступающих полумонгольских скулах и выразительно заиграли на лице упругие славянские желваки. Сжались упрямо челюсти, выпятив вперёд волевого вида мощный и почти квадратный подбородок.

– …Гришуня, Гришута, Гришуха, Гриня – ещё продолжал колотить импровизированный шаманский бубен где-то на задворках его сознания, а телом уже практически полностью овладел эгрегор, и на губах уже играла несвойственная в обычной жизни самоуверенная улыбка знающего себе цену молодого человека двадцать первого века.

На самом деле, все нежданно случившиеся с ним метаморфозы только вербально могут занимать изрядное время для их подробного описания, для стороннего же наблюдателя в инерциальной системе отчёта, коим в данном случае являлся таксист, всё прошло почти незаметно. Сидел, просто скрючившись, на заднем сиденье наивный уставший пацан из сельской глубинки, а как доехали до места кружным путём, так распрямился и глянул на ушлого таксиста насмешливым взглядом васильковых глаз уже матёрый волчара.

Всколыхнулось испуганным воробушком и пропустило от растерянности ровно один удар сердце видавшего виды сорокалетнего работника общественного транспорта. Не иначе как десантура, а то и из органов, мелькнула и забилась в силках пугливая мысль. Хотя, навряд ли из органов, пытался успокоить себя таксист, вроде как не по возрасту. Да и с чего тогда парню подкатывать к студенческому общежитию с таким задрипанным чемоданом?

– Багаж на крыльцо! – коротко и властно бросил пассажир, спокойно выходя из машины и даже не собираясь захлопнуть за собой дверь. Оглянулся вокруг, задержал оценивающий взгляд на восхищённо замерших у входа в общежитие девчонках, подмигнул им и полез за бумажником во внутренний нагрудной карман потёртого школьного пиджака.

Ну в смысле как, за бумажником, конечно же, за его достойным заменителем, в качестве которого выступала записная книжка в дерматиновой обложке за поля которой, как раз, и закладывались Ванькины кровно заработанные, потому как отродясь ни то что у Ваньки, во всей Перловке бумажников ни у кого никогда не водилось.

Нет, сами денежки-то у колхозников вроде водились, ушли уже, как-никак, в совсем ещё недалёкое прошлое и ни чем не обеспеченные нищенские трудодни, и натуральная оплата колхозного труда, однако, назвать при этом колхозников зажиточными людьми язык не повернулся бы даже у самых ярых защитников колхозно-социалистического строя.

– Пожалуйста, ваш багаж! – угодливо пробасил таксист, поднося Ванькины вещи чуть ли не к самому входу и небрежно отстраняя в сторону замешкавшихся было девчонок, тут же принявшихся, как бы спохватившись, за подобающий ситуации возмущённый галдёж.

– Получите и распишитесь! – всё так же уверенно лязгнул странно напоминающий собой хор Ансамбля песни и пляски НКВД СССР голос не менее странного молодого человека, с покровительственным видом протягивающего измятый бумажный рубль.

– Ну а где расписаться-то? – только что и успел крикнуть неожиданно осипшим и от того давшим петуха голосом ошеломлённый таксист вслед проходящему как атомный ледокол через ледяные торосы стеклянных дверей счетверённому коллективному разуму.

Войдя в проходную студенческого общежития, Ванька неожиданно сник и покачнувшись мягко стёк на стоящий у стены диванчик. Пошли по лицу обратные метаморфозы, отвисла на своё более привычное место челюсть, укатились в щёки волевые желваки. Впала грудь и поникли плечи. Стеснительно скрючилась спина и согнулась костлявая шея.

– Вам плохо, молодой человек? – участливо спросила его седовласая старушка-вахтёрша и слегка привстала с места за обшитой текстолитом стойкой, поскольку от подполковника КГБ в отставке Елены Васильевны Железновой, которую обитатели шестого общежития знали как «Железную тётю», не укрылись все эти странные изменения.

Впрочем, многоопытная тётя Лена особо не удивлялась и не тревожилась, хотя дело было даже вовсе не в коснувшейся и её очерствляющей профессиональной деформации, какая рано или поздно, но овладевала большинством видавшими виды сотрудниками седьмого комитетского управления, отвечающего за наружное наблюдение.